Василий Веденеев - Бальзам Авиценны
Самое лютое пекло пережидали в заросших кустарником балках. Обед, короткий отдых и чуть спадет жара – снова в седла. И опять вокруг степь, степь… Ночевка, подъем задолго до рассвета и – дорога, пыль, жара, спекшиеся в ком губы. Так прошло несколько дней…
Однажды, ближе к полудню, когда уже начали подыскивать подходящее место для дневки, дозорные вдруг подали сигнал тревоги. Разморенные жарой, дремавшие в седлах казаки разом стряхнули сонную одурь и подтянулись. Они ловко выдернули из чехлов ружья и проверили, легко ли выходят из ножен клинки. Глядя на них, забеспокоились Епифанов и Рогожин.
Вскоре показался казак передового разъезда. Рядом с ним скакали два незнакомых всадника. Увидев их, Денисов облегченно вздохнул и махнул рукой, давая знак отставить приготовления к бою. Казаки спрятали ружья и успокоились, только солдаты все еше настороженно вглядывались в приближающихся конных.
Подъехав к капитану и поручику, Матвеи Иванович показал плетью на незнакомых степняков:
– Киргизцы едут. Наверное, в гости звать. Пойдем?
– Как они нашли нас? – подозрительно сощурился фон Требин.
– Ты, поручик, газету в городе читаешь? Там про все новости печатают.
– Газету? – недоумевающе поглядел на него Николай Эрнестович. – При чем здесь газеты?
– Здесь вместо газеты степь и слухи, – засмеялся хорунжий. – Киргизец следы поглядел и узнал: кто, куда, а то и зачем едет? Вот нас и нашли. Моего жеребца они по следам знают.
Всадники приблизились. Федор Андреевич с любопытством глядел на первых встреченных им настоящих кочевников. На всадниках были засаленные бараньи шубы, темные халаты и разноцветные рубашки без воротников. Головы киргизцев покрывали войлочные шапки. Старший из них старательно сохранял серьезность. Второй, молодой парень с быстрыми темными глазами на скуластом широком лице, улыбался и кланялся направо и налево, приветствуя казаков как давних знакомых.
– Здесь род Хардыша кочует, – объяснил Денисов. – Князьком у них Масымхан. Молодой парень – его нукер Агон. А который постарше – сын моего знакомого табунщика.
– Салам алейкум, Денис-бала! – Кочевники соскочили с коней и, показывая уважение к русским, подошли к офицерам пешими.
Матвей Иванович тоже спешился и подал старшему руку:
– Салам, Уалихан! Как поживает твой отец, почтенный Балтай?
– Хорошо, все хорошо. – Сын табунщика расплылся в улыбке, двумя руками почтительно пожал ладонь хорунжего и гордо поглядел на спутника.
– Салам, Агон! – Денисов обернулся к нукеру. – Как здоровье высокочтимого и мудрого Масымхана?
Агон тоже почтительно пожал руку казака и начал сыпать словами, беспрестанно улыбаясь и низко кланяясь. Кутергин достаточно хорошо знал арабский, но понять речь нукера не мог, если не считать отдельных знакомых слов, которые тюрки заимствовали у арабов. Похоже, нукер о чем-то настоятельно просил хорунжего или уговаривал его.
– У Масымхана внук родился, – перевел Денисов офицерам. – В гости приглашают. Отказываться неудобно: обидится. Он людей специально за нами послал. К тому же Масымхан мне чуть не родня: Гришке, меньшому брату, крестный отец.
– Да ведь этот князек магометанин! – удивился Федор Андреевич. – Как же так?
– А-а, – беспечно махнул рукой Матвей Иванович. – Ну и что с того? Баранов рядом пасем, табуны гоняем. То они у нас защиты просят, то мы у них какой помощи. Что он, не человек, что ли? Сосед как-никак.
Федора Андреевича поразило столь простое и терпимое отношение казака к иноверцам-кочевникам. Сосед! А до этого соседа три-четыре дня скакать, если не больше. До чего же широка русская натура! И вот живут мирно рядом люди разных религий и укладов, считая, что степь велика и при дружной жизни места в ней хватит на всех. Причем не просто дружно живут, а стараются упрочить хорошие отношения.
– Сколько мы там пробудем? – поинтересовался капитан.
– Не меньше суток.
– Долго, – недовольно заметил фон Требин.
– Зато узнаем все, что в степи делается, – возразил Денисов. – И заручимся поддержкой Масымхана, а он у них влиятельный князек.
– Хорошо, поехали, – решился Кутергин.
– От молодец. – Матвей Иванович посветлел лицом и что-то сказал киргизцам.
Те заулыбались еще шире, начали кланяться ниже, прижимая руки к груди. Казаки радостно загалдели: гостевание в ставке Масымхана сулило передышку в долгом нелегком пути. Кочевники побежали к своим лошадям, вскочили в седла и выехали вперед: показывать дорогу.
Ставка Масымхана встретила путников заливистым ржанием множества коней, истошным собачьим лаем и ревом презрительно поглядывавших вокруг медлительных верблюдов. Почти полторы сотни юрт в живописном беспорядке стояли в широкой, красивой долине. Между ними вились синеватые дымки кизячных костров, принося запахи жареной баранины и жирного плова. За несколько верст до кочевья русских встретил старший сын хозяина Табагай, недавно ставший счастливым отцом: жена подарила ему сына, а Масымхану первого внука. Вместе с Табагаем встречать дорогих гостей приехали три десятка нукеров и толпа любопытных на разномастных лошадях. Нукеры каруселью закружились вокруг партии, горяча коней гортанными выкриками, а остальные пялили глаза на зеленый форменный сюртук Кутергина с красивым шитьем на стоячем черном бархатном воротнике, серебряные погоны с одним просветом и орленые пуговицы в два ряда. Таких русских они никогда не видели. Большое впечатление произвела и шашка Федора Андреевича – он привез с Кавказа несколько отличных клинков, оправленных в серебро, и, отправляясь по приказу командования в степь, взял один из них с собой.
– Урус-тюра, урус-тюра, – слышалось в толпе кочевников.
Масымхан ждал дорогих гостей у дверей огромной белой юрты. Оказывая почет урусам и хвастаясь богатством, князек приказал выстелить дорогу к юрте дорогими коврами. Доехав до них, Кутергин хотел спешиться, но Денисов шепнул:
– Езжай по коврам и глазом не моргни!
Решив ничему не удивляться, капитан направил коня прямо ко входу в юрту. За ним последовали фон Требин и хорунжий. Толпа встречавших ответила на это восторженным гулом.
Масымхан, еще не старый, крепко сложенный мужчина с длинными черными усами и аккуратно подбритой бородой, ловко схватил повод коня капитана и подержал стремя, пока тот слезал с седла Потом он вцепился в руку гостя и сделал вид, что без его помощи не может ступить и шагу: это было высшим проявлением гостеприимства и уважения среди кочевников. Семеня рядом с Федором Андреевичем, Масымхан зорко поглядывал по сторонам: все ли видят, как он ведет в свою юрту урус-тюру?
