Сергей Алексеев - Невеста для варвара
Вышли они на улицу, стали садиться в крытый возок, он и спрашивает то, о чем бы ранее никогда не спросил:
— Где же твой тулупчик, Иван Арсентьевич? — Генерал-фельдцейхмейстер по достоинству своему ехал в медвежьей полости. — Мороз ныне, околеешь,
— На конюшне вчера забыл, — будто бы спохватился капитан.
Пошел на конюшню, там выбрал похожий ямщицкий тулуп, заплатил конюху аж два рубля серебром, когда тому тулупу красная цена — полтина, возвращается как ни в чем не бывало, садится в санки — и поехали. Брюс глядит на него уже с неким недоумением, словно сказать хочет, де-мол, ну ловок ты, вывернулся и тут. Однако напрямую ничего не говорит, а будто заботится о нем по-отечески.
— Как же тебя угораздило? — на посеченное крупитчатым, льдистым снегом чело указывает. — Словно шрапнелью.
— Вчера на радостях рому в таверне испил, — лениво отозвался Ивашка. — Как падал, и не помню. Должно, об дорогу — скользко. От рому сего ох уж дурной хмель!..
— На каких радостях-то испил?
— Невесту югагиру высватали!
Граф от возмущения чуть из полости не выскочил.
— Всяческой лжи я послушал! Но чтоб эдакую?!. Как ты смеешь мне врать, капитан?! Отвечай: ты был ночью у Тюфякиных?
— На что мне туда ночью-то ходить? — будто бы недоуменно спросил Ивашка. — Высватали, и дело с концом…
— Неужто я не видел, как ты на Варвару смотрел?
— Смотрел, раз Тренка поручил, раз сказал, я глядеть вместо него должен…
— О боже! — воскликнул Брюс. — Хоть бы глазом моргнул!.. Ты где сей науке выучился?
— В Европе все науки постигал.
Граф слов более не нашел, а отвернулся и стал смотреть в слюдяное окошко, борясь со своим возмущением. Наконец сказал:
— Возникло у меня великое сомнение… Годен ли ты исполнить государево посмертное завещание?
— А ты уволь меня, Яков Вилимович, — искренне попросил Головин. — Я ведь на службу не напрашивался. Возьми подручного своего, Данилу Лефорта, а меня отпусти в Петербург. Скоро лед на Неве тронется, а там у меня фрегат сорокапушечный…
— Уволю! — в сердцах бросил граф. — И Лефорта возьму! Ступай куда-нито!
Ивашка тулупчик скинул, дверцу возка открыл.
— Не поминай лихом, Яков Вилимович! — И выпрыгнул на ходу.
Тот же обескураженно пометался от окошка к окошку, велел кучеру остановить санки и вышел на улицу. Капитан идет себе, по сторонам смотрит, на яркое солнце щурится и Брюса словно не замечает.
— Не сердись, Иван Арсентьевич, — пошел на попятную граф. — Сгоряча я, садись, к Тюфякиным поедем.
— Ты свое слово сказал, — обронил Головин и норовит мимо пройти. — Я исполнил. И какой с меня спрос?
— Да ведь есть над нами иное слово — государево. А поелику мы обязаны ему и повинны перед памятью, что наши с тобой слова и страсти?
Капитан шаг замедлил, потом и вовсе остановился: знал Брюс, чем взять любимчика Петра Алексеевича…
Сел Иван в санки, но тулупчика не надел.
— Дед мой служил престолу русскому, — задумчиво проговорил граф, забираясь в полость. — Отец и вовсе за него голову сложил… Вот и я с молодых лет при российском императоре. На ваши звезды в телескоп смотрел, тайные магические обряды изучал, гадание, ворожбу, чародейство. Сколько отреченных книг прочел! А ни царей, ни народа до сей поры понять не могу. Когда они правду говорят, а когда лгут, играя… Я ведь убежден был: ты к Тюфякиным проник и ты хотел Варвару похитить. Все на это указывало! Как мне князь Василий Романович поведал о ночном разбойнике, сразу про тебя подумал… А это не ты, теперь-то я уверен.
— Худо, — обронил Ивашка.
— Что худо?
— То, что уверен. Я в хоромы к Тюфякиным залез и Варвару хотел выкрасть. В чем и признаюсь…
— Ну, полно шутки шутить, Иван Арсентьевич…
— Хочешь, расскажу, как все было? — спросил Ивашка. — Кто какие слова говорил, как погоню за мной учинили… Конь-то, на котором я ускакал, серый, в яблоках… вернулся домой? Не то подумают — конокрад…
Граф отшатнулся, головою потряс и выдавил на шотландском:
— Дьявол…
— Ты, Яков Вилимович, не сомневайся, — заверил его капитан, — все, что государь велел, я исполню, невзирая ни на что. Варвару к жениху доставлю, тайные замыслы югаги-ров выведаю, престол от посягательств огражу, коли потребуется. Только отныне говори со мной открыто, без задних мыслей. Почую, скрываешь от меня что-то, и я свои истинные замыслы скрою — вовек не догадаешься.
— Видит Бог, всегда открыт перед тобой, Иван Арсентьевич! — Брюс внезапно засуетился. — Если что и не сказал, так по забывчивости!
— Неужто запамятовал, как орден Александра Невского из рук государыни получил?
— Сие я помню…
— Почто же утаил?
— От стыда…
— Добро. А молву о золотых россыпях на Индигирке скрыл тоже от стыда?
— Каюсь! Не хотел, чтоб ты по молодости лет отвлекся на пустое…
— А признался я в содеянном, чтоб от тебя услышать правду. Теперь скажи мне, Яков Вилимович, каков твой интерес во всем этом предприятии?
— Мой?..
— Твой. Ведь столько денег уже потратил, и еще предстоит… Скажи по-русски, руку на сердце положа.
Генерал-фельдцейхмейстер посмурнел, набеленное лицо схватилось легкой серостью, как море, когда набегут темные тучи.
— Интерес? — тянул он время и размышлял.
— Только не говори, мол, во имя чести престола. И Брюс решился.
— Я сказывал тебе, у югагиров есть календарь, вещая книга. Покойный император Петр Алексеевич велел добыть его…
— Да ведь нет ныне государя!
— Его-то нет, да есть мое ученое любопытство, — признался граф. — Мне надобно заполучить сей Колодар. Я сговорился с Тренкой. Коль югагиры не замышляют смуты, а только хотят женить своего князя, то в обмен на невесту ты получишь книгу. И мне доставишь. А еще письму чувонскому выучишься, чтоб потом и меня выучить. Я в долгу не останусь, Иван Арсентьевич. Как только ты тронешься в дорогу, на верфях заложу корабль, самый лучший. Построят, покуда ты ходишь на Индигирку…
— Неужто календарь стоит так дорого?
— Не календарь, а знания о грядущем. Они бесценны, Иван Арсентьевич.
— Да это скучно — знать, что сотворится…
— Покуда молод и полон азарта, и впрямь скучно. — Брюс воспрял, однако все еще глядел с опаской, — Ибо жизнь еще весела и радостна. Но в пору зрелости сие есть источник научного вдохновения.
— И власти неизбывной, — будто между прочим обронил Ивашка, глядя за окошко.
Граф уставился на него пронизывающим и холодным взором.
— Ум проницательный и безрассудство, — проговорил он с болью. — Как сие уживается в одном человеке? Вот и покойный Петр Алексеевич был того же нрава… Ну да что там рядить? Источник вдохновения и власти, верно заметил. Ежели все сложится благополучно, тебе первому доведется раскрыть сей календарь югагирский. Ты ведь не удержишься, чтоб не заглянуть в вещую книгу?
