Искра божья - Елена Глазырина
Вчера Бьянка, наконец, соизволила ответить на его страстные письма короткой запиской, где изъявляла согласие на тайную встречу в полночь рядом с могилой её покойного деда.
Гонимый первой страстью, Джулиано прибыл на кладбище ещё до захода солнца. Он успел измерить шагами все прилегающие к могиле дорожки; перечитал все траурные эпитафии на потрескавшихся мраморных постаментах; нарисовал усы парочке гранитных статуй и вскоре перед полуночью, утомлённый затянувшимся ожиданием, задремал в одной из ротонд неподалёку.
— Вставай, Ультимо! Чуешь, как морем запахло? — знакомый насмешливый голос привёл юношу в чувство быстрее, чем тёплые капли на лице. Джулиано отёр глаза, заметил Диего де Кьяпетта, заправляющего гениталии в модные панталоны, и понял, чем именно его облили!
Остатки сна мгновенно слетели с юноши вместе с отброшенными ландышами. Он пружинисто взвился с мраморной скамьи, выхватил тонкий меч и с жаром воскликнул:
— Мерзавец, вы ответите за это оскорбление кровью!
— Спокойно, мокрый щенок! Тише! — отряхивая панталоны, Диего чуть отступил назад под защиту парочки крепких слуг с короткими дубинками. — Неужели же ты надеялся, что моя прекрасная сестра снизойдёт до какого-то жалкого отпрыска бывшего эне́йского пирата?
Джулиано метнулся в сторону обидчика, но вовремя остановился, понимая, что стоит ему выскочить из ротонды, и он лишится последнего шанса выйти из этой передряги, пусть не сухим, но хотя бы на своих двоих. Юноша замер, внимательно осматривая клетку, нарисованную на мраморном полу ротонды светом ущербной луны, пробивающейся сквозь изящные колонны беседки.
Диего самодовольно подкрутил короткий рыжеватый ус и цыкнул зубом.
— Ты слишком наивен, Ультимо. Это я упросил Бьянку написать тебе, чтобы поквитаться за убийство моего кузена. Ох, и смеялись же мы с ней на пару, когда сочиняли то послание.
— Вы умрёте, подлец! — процедил юноша сквозь стиснутые зубы.
В эту минуту он ненавидел Диего Кьяпетта всем жаром своей молодой души. Он и раньше не слишком ладил со старшим братом прекрасной Бьянки, потому как тот всегда был чрезвычайно заносчив и не любил платить по карточным долгам. Последний же поступок Диего сполна обнажил его заячью душу. И Джулиано мысленно сделал зарубку себе на память: в ближайшую субботу поставить свечку за упокой души этого проклятого труса.
Между тем Диего, как бы случайно, всё дальше отступал за спины молчаливых слуг, поигрывающих окованными медью дубинками.
— Деритесь честно, сеньор! Куда же вы прячетесь! — в отчаянии воскликнул Джулиано.
— О, не переживай, я обязательно проделаю в тебе красивую дырку, но сначала мои ребята объяснят тебе, почему не стоит заглядываться на девиц из рода Кьяпетта, — Диего вытащил меч и шутливо помахал им перед собой, — не хочу рисковать, знаешь ли. Твоя слава идёт впереди тебя.
Слуга с квадратной челюстью полностью заслонил своего господина и, шмыгнув толстым носом, медленно шагнул вперёд. Тяжёлая дубинка в его руке неспешно поднялась для первого удара. Джулиано сделал короткий выпад и рассёк нападавшему кисть. Дубинка выпала из рук деревенского простофили и закатилась под скамью. Человек взвыл и попятился, пропуская вперёд другого мордоворота. Второй слуга в пёстрой жилетке оказался чуть хитрее. Он попытался зайти де Грассо за спину. Юноша отпрянул, прижавшись лопатками к прохладной колонне ротонды. Острие его меча нервно дёргалось из стороны в сторону.
— Болван! Недоумок! — надрывался сеньор Диего, пинками поднимая раненого служку для новой атаки. — Достань свой нож, возьми в левую руку.
Слуга в жилетке неуверенно стукнул дубинкой по мечу Джулиано. Юноша плавно вывернул кисть и полоснул нападающего по предплечью. Мужчина поморщился, но оружие не выпустил.
— Не стойте, как истуканы. Давайте разом. Навались! — командовал Диего.
Бешено размахивая перед собой сверкающим в лунном свете длинным кинжалом, первый подбитый служка вновь приблизился к юноше. Слева к де Грассо подбирался человек с дубинкой. Выход из ротонды перекрыл упитанный силуэт сеньора Кьяпетта.
— Сдавайся, Ультимо, и я обещаю сохранить тебе жизнь, — увещевал Диего, — мои молодцы лишь немного помнут тебе бока. Возможно, я подрежу тебе руку, и ты подашься в святоши, как твой трусливый братец Лу́кка.
Имя брата вызвало жгучую волну гнева и негодования в груди Джулиано. Он резко шагнул к мужчине с дубинкой, подсел и молниеносно насадил несчастного животом на остриё меча. Брызнула кровь, отливающая в ночи обсидианом.
— Убит… — простонал слуга, кулём оседая на исчерченный лунными бликами пол ротонды. Чёрные пятна густой крови добавили причудливых теней в её убранстве.
Джулиано резко дёрнул оружие на себя, чтобы высвободить его из тела убитого человека, и сместился левее, заходя в открытый бок Диего.
Тучный сеньор сделал удачный финт, отбил лезвие де Грассо и отступил за плечо слуги с ножом. Джулиано притворился, что собирается оставить поле боя. Устремившись к свободному выходу, он ловко скользнул за боковую колонну и, выставив клинок в противоход, вспорол горло налетевшему на него человеку с кинжалом. Мёртвый слуга выпал из беседки и остался недвижимо лежать на голубоватом ракушечнике дорожки.
— Что ж, сеньор Диего, теперь вы можете попробовать вымолить у меня прощенье, — прорычал юноша, и его зубы при свете луны блеснули звериным оскалом.
— Чёртов де Грассо! — воскликнул Кьяпетта и ринулся на молодого человека.
Сталь ударилась о сталь, высекая искры. Громкий звон клинков на несколько мгновений перекрыл оглушительное стрекотание южных цикад в зарослях олеандра. Луна станцевала фламенко на холодном металле и в третий раз за этот вечер окрасилась багровым. Через пару минут на старом Себильском кладбище стало ещё одним покойником больше.
Глава 2. Дорога в Конт
— Знатно же вы умеете вляпываться в дерьмо, сын мой! — в очередной раз за минувшее утро укоризненно повторил отец Бернар, легонько подстёгивая мышастых осликов, тащивших скрипучую телегу по заросшему просёлку мимо развалин древнего акведука.
Джулиано в очередной раз покаянно вздохнул и, перегнувшись через рассохшийся борт колымаги, сплюнул загустевшую от жары слюну на истёртые временем камни Аргиевой дороги.
— И угораздило же вас, сеньор, прибить этого мерзавца Кьяпетта! Да ещё аккурат на Петров день, в который особым эдиктом Папы строжайше запрещено любое кровопролитие! Эх-эх-эх! — личный исповедник семьи де Грассо, отец Берна́р монотонно ворчал уже пятый час кряду и, казалось, не собирался заканчивать свою душеспасительную отповедь.
Монаху было далеко за пятьдесят. Он имел широкую лысину, красное добродушное лицо и обильное брюшко, выдававшие в нем греховную страсть к чрезмерному потреблению пищи и молодого вина. Если исключить редкие отлучки
