Последний рейс «Фултона» (повести) - Борис Михайлович Сударушкин
– Теперь они свое везде отзимовали.
– А ну, тише вы! – цыкнул на них Лобов.
Через окна и застекленные двери голоса выступающих сначала доносились приглушенно. Но страсти накалялись, ораторы говорили все громче, все энергичней бросали слова в переполненный, прокуренный зал. Чтобы слышно было еще лучше, красногвардейцы открыли широкие форточки.
У стен толпились солдаты с винтовками, лица угрюмые, усталые, заросшие щетиной. На ораторов смотрят исподлобья, подозрительно, перебивают их криками, бьют прикладами винтовок в паркетный пол.
Вверху, на антресолях, где во время губернаторских балов сверкал трубами оркестр, засела эсеровская дружина. Шарят по залу злые глаза, лакированными козырьками поблескивают фуражки лицеистов. Из-за высокого барьера высовываются вороненые дула винтовок.
В первых рядах, напротив президиума, депутаты понарядней – белые манишки, ухоженные бороды, пенсне. За ними – рабочие депутаты, представители фабричных и заводских комитетов. Вскакивают с мест, разгоняют руками табачный дым, рвут на жилистых шеях черные косоворотки.
Над столом президиума захлебывался колокольчик, под ударами разгоряченных кулаков вздрагивала фанерная трибуна, от криков дрожали, посверкивая, хрустальные подвески на бронзовой люстре.
Одни выступающие призывали немедленно, сегодня же, передать власть Советам, поддержать революционный Петроград. Другие яростно твердили, что это преждевременно, что это будет самоубийством Советов. Третьи голосили по Временному правительству, почем зря ругали большевиков.
Четвертые, видимо, и сами не понимали, чего же им надо, – под сурдинку крыли и большевиков, и меньшевиков, и Керенского. Или с умыслом запутывали других.
И неясно было, чье мнение возьмет верх, за кем пойдут депутаты.
Из президиума выкатился к трибуне «вождь» городских меньшевиков Савинов – розовый, упитанный, с мокрыми губами. Раздувая глянцевые щеки, раскатистым «р» застрочил по депутатам:
– Нечего нам на питерцев равняться! У нас в губернии совершенно другие условия…
– Какие? – спросили из зала.
Савинов словно с разгона на стену налетел:
– Попрошу без неуместных вопросов. Вспомните, товарищи, поддержали ли они революцию в пятом году, когда вы не на жизнь, а на смерть бились здесь с жандармами, когда в Москве истекала кровью Пресня? Нет, они отсиделись за вашими спинами. А теперь, когда надо бросить все силы на борьбу с Германией, они коварно свергают законное Временное правительство и тем самым катастрофически ослабляют Российское государство. Это – прямое предательство!
Из зала – нарастающей волной – крики:
– Сам повоюй!..
– Отъелся, как боров на барде!..
– В шею меньшевика!..
Голос Савинова утонул в криках.
Так и пришлось меньшевику, не досказав, что хотел, вернуться на свое место.
Только шум отхлынул – к трибуне поднялся тот самый парень в путейской тужурке, который вызвал красногвардейцев.
– Ну, держись! Сейчас товарищ Павел врежет меньшевикам и эсерам по первое число, – оживился парнишка в кацавейке, подтолкнул Тихона локтем.
Но не успел большевик начать свое выступление, как с антресолей упал ломкий тенорок:
– От какой партии говоришь?
– Я член партии большевиков, – раздельно произнес товарищ Павел, в улыбке полыхнул белыми зубами.
– Тебя вместе с Лениным в пломбированном вагоне привезли, – послышался с антресолей тот же неустоявшийся голосишко. – Кайзеровский шпион!..
– Долой!..
– Пущай говорит!..
– Бросай шпиенов в окошко!..
Товарищ Павел сунул руки в карманы распахнутой тужурки. Стоял, раскачиваясь с носков на стоптанные каблуки, ждал тишины.
Крикуны утомились, свистели только с антресолей. Из зала кто-то зверским басом гаркнул:
– Галерка! Цыц!
Свистуны смолкли.
– Умеют меньшевики и эсеры всё с ног на голову ставить, – как гвозди в дерево, вбивал слова в прокуренный зал товарищ Павел. – Вон что выдумали – питерцы в пятом году революцию не поддержали! Врешь, Савинов, революция в Петрограде началась с Кровавого воскресенья! Только твои же дружки – меньшевики из Петроградского Совета – выступили тогда против восстания. Вы, меньшевики, и у нас в городе мутили воду, и в Москве распустили свои дружины раньше, чем настоящие бои начались. Так что не рассказывай нам, кто за нашими спинами отсиживается. Ты сам тогда за границей ошивался, от страха из теплого европейского нужника не вылезал…
В зале громыхнул такой смех, будто лопнул котел под давлением.
Но на помощь Савинову уже спешит к трибуне заволжский меньшевик Михаил Алумов. Черный картуз зажат в кулаке, глаза под густыми бровями сосредоточенные, пронзительные. Под суконным пиджаком светлая рубашка навыпуск, начищенные сапоги без морщин, поскрипывают.
Не поймешь сразу – или простой рабочий во все лучшее оделся, или интеллигент зачем-то рабочим вырядился.
– Наш пострел везде поспел, – покрепче перехватил винтовку Тихон.
– Земляк? – спросил парнишка.
– Инженер из наших мастерских. Таких земляков только на мушке и держать. Умеет мозги наизнанку выворачивать…
И точно: опытный оратор, Алумов заговорил веско, доходчиво. Слушая его, согласно закивали солдаты. По самому больному ударял меньшевик – говорил о земле, которая непаханной лежит и ждет крестьянина, одетого в солдатскую шинель; о мире, которого жаждут матери и жены-солдатки; о том, что в войне, развязанной царем, уже пролиты реки русской крови.
– Правильно! Попил Николашка мужицкой кровушки! – раздалось из толпы солдат.
– Германский империализм – оплот международного капитала – еще не разбит, – размахивал картузом Алумов. – Он зорко следит за делами в России и готов в любую минуту задушить революцию!..
Алумов сделал паузу, перевел черные глаза на окно, где с набережной голой веткой постукивал в стекла высокий тополь. И многие в зале тоже посмотрели на окна – и вправду, не подглядывает ли оттуда международный капитал?
– Я за власть рабочих и крестьян! – напряг голос Алумов. – Я за власть Советов!.. Но я против, чтобы Советы сегодня взяли власть в свои руки!..
Зал притих. Стало слышно, как кто-то в нетерпении скребет каблуками по полу.
– Мы не созрели для управления! У нас нет опыта! У нас нет грамотных людей! Взять сейчас власть – что породить анархию!.. Развал!.. Разруху!.. Сыграть на руку немцам!.. Я тоже за мир, но за мир, заключенный на развалинах Берлина, на костях Вильгельма Гогенцоллерна!
Шаркая ногами, как смертельно уставший человек, Алумов подошел к столу президиума. Савинов услужливо подвинул свободный стул, одобрительно похлопал по плечу. Алумов сел, подперев лобастую голову крепкой рукой.
Из первых рядов, с антресолей бурно хлопали, ретивые повскакивали с мест. В зале, среди рабочих депутатов, хлопки реже. Солдаты чесали затылки, о чем-то переспрашивали друг дружку. Видимо, так и не поняли Алумова – воевать им до победного конца, за чертовы Дарданеллы, или нет?
– Этот будет похитрей Савинова, – вполголоса сказал пожилой красногвардеец. – По усам помазал, а в рот не угодил. Ловкий…
Опять прорывается к трибуне товарищ Павел, спрашивает зал:
– Можно, я задам три вопроса?
– Давай, парень! – поддержали его в рядах, где сидели рабочие.
– Кто из вас за войну до победного конца?
– Дураки перевелись!.. – злыми голосами
