Далекие чужие. Как Великобритания стала современной - Джеймс Вернон
По ту сторону Атлантики страх перед упадком британской истории проявляется по-разному. В 1998 году Североамериканская конференция британских исследований поручила нескольким своим ведущим специалистам по истории Великобритании оценить состояние исследований. Опубликованный в следующем году доклад, так называемый «Stansky Report» (1999), оказался по своей сути удручающим. В объемном, но при этом содержащем небольшие данные документе говорилось о маргинализации британской истории на всех уровнях – угасание интереса студентов, отсутствие финансирования и работы для аспирантов, уменьшение возможностей для публикаций в основных академических журналах и прессе. Английская история стала жертвой культурной войны в американских и канадских научных центрах, которые заклеймили английскую историю как историю DWM (Dead White Men)[1] и побудили исторические факультеты заменить историков, специализирующихся на истории Великобритании, историками, занимающимися другими частями света. Рецепт от этого недуга, предложенный в докладе, заключался в том, чтобы специалисты по истории Великобритании приняли имперский поворот, признав заразительное и эксплуататорское присутствие империи. Теперь это стало ортодоксальной точкой зрения в Соединенных Штатах, где история имперской Великобритании приобретает новый резонанс, поскольку Америка все чаще вступает в былые зоны влияния Британской империи, вмешиваясь в дела тех регионов, которые когда-то были колонизированы Соединенным Королевством. Внезапно, независимо от того, кто является сторонником или критиком (есть и сторонники, которые считают, что Америка может извлечь уроки из имперского примера Великобритании!), история взлета и падения первой современной имперской сверхдержавы мира выглядит необычайно актуальной.
В большинстве своем специалисты по истории Великобритании чувствуют себя оторванными от призывов восстановить триумфалистский национальный нарратив и признать позитивный вклад Британской империи в становление современного мира. Последние два поколения профессиональных ученых, вероятно, не очень хорошо подготовили нас к противостоянию таким вопиющим заявлениям. Возникновение социальной и культурной истории в 1970-х годах сделало новый акцент на подробном описании микроисторий и вызвало у многих историков (в том числе и у меня) аллергию на грандиозные объяснительные амбиции и макроописания исторических изменений, которые так завораживали предыдущее поколение. Полагаю, что это не просто совпадение, поскольку дисциплина становилась все более раздробленной на специализированные поддисциплины (структурированные по предмету, хронологии и методу), а реструктуризация университетов изменила характер академического труда, требуя от нас большой публикационной активности, несмотря на увеличение административных обязанностей и растущее число студентов, которых необходимо учить. По мере того как мы, историки, все чаще говорили о малом, администрация университетов и политики ставили под сомнение ценность нашей дисциплины. В Великобритании государственное финансирование преподавания истории в университетах, как и других предметов в области искусства, гуманитарных и социальных наук, было полностью прекращено, а некоторые исторические факультеты закрыты.
Поэтому для меня возвращение к такому крупному историческому вопросу, как переход к современности, представляется своевременным способом продемонстрировать, что работа историка по-прежнему важна и имеет общественную ценность. Таким образом получится вернуть нашу уверенность в возможности разработки макрообъяснений исторических изменений, которые сыграют важную роль в лучшем понимании нашего прошлого и настоящего. Я не одинок в этом стремлении и вижу разные способы реализации. Относительно новые области «Большой» и «Всемирной», или «Глобальной», истории резко расширили хронологический и географический диапазон и объяснительный масштаб дисциплины. Тем не менее они сделали это, подняв тревожные интеллектуальные и институциональные вопросы о том, в какой степени умаляется специфика национальных историй, насколько велика способность их преподавать и проводить исследования на родных языках. Зачем нанимать специалиста по истории Китая, Индии, Бразилии или России, не говоря об исследователях античности, Средневековья, Нового или Новейшего времени, если подойдет специалист, занимающийся мировой историей в целом? В самом деле, для Билла Гейтса, известного сторонника универсальной истории и перехода к дистанционным онлайн-моделям образования, можно представить, что достаточно одного МООС (Massive Open Online Class)[2] по истории.
В этом контексте мое начинание выглядит весьма скромным. Ведь, пытаясь объяснить, как Великобритания стала современной, я возвращаюсь к извечной проблеме, преследующей историков, а именно: чем современный мир отличается от античного, средневекового и раннего современного периодов. История как дисциплина организована вокруг этих эпох, и если мы не можем объяснить, чем отличается современность, как мы в нее попали и каким образом люди во всем мире разделяют общий опыт ее переживания, то мы не должны удивляться тому, что политики, сотрудники университетов, студенты и широкая публика теряют интерес к тому, чем мы занимаемся.
Попытка осмыслить современность так, как я это делаю в данной работе, безусловно, связана с компромиссами и рисками. Большие вопросы не только вызывают дискуссии, но и неизменно требуют от авторов проникновения на менее привычную территорию. Это определенно не исследовательская монография; она написана, скорее, в стиле длинного эссе или цикла лекций. На некоторых не произведет впечатления интерпретирующая обобщающая работа, которая в значительной степени опирается на труды других людей, хотя и в том виде, в котором они, возможно, не предполагали. Пусть я и старался тщательно указывать, когда использую или ссылаюсь на чужие работы, я также свел к минимуму научный аппарат, состоящий из бесчисленных сносок. Я надеюсь, что, несмотря на некоторое разочарование людей, находящихся в вечном поиске новых исследований, у многих читателей все же сложится приятное впечатление об этой книге.
Наконец, остановлюсь на привычном и действительно необходимом выражении благодарности всем тем, кто помог сделать написание этой книги возможным. Мне несказанно повезло, что я 20 лет работал с невероятно одаренными аспирантами. Многие из них увидят на этих страницах следы своего интеллектуального труда и разговоров в аудитории и за ее пределами. Благодаря программе, финансируемой Фондом Эндрю У Меллона, преподаватели и студенты из Беркли, Чикаго, Йеля и Техаса могли обсуждать природу и время перехода Великобритании к современности, что было чрезвычайно вдохновляюще, во многом благодаря энергии и убедительности моего коллеги Стива Пинкуса. Пенни Исмей – в некотором смысле соавтор, мы вместе так долго обсуждали правильность репрезентации истории современности. Тревор Джексон не только помог мне правильно рассчитать демографические показатели, но дал существенную мотивацию для преодоления финишной черты. Моя благодарность всем тем, кто выдержал чтение статей или ранних черновиков и помог мне понять, что я говорю и как сказать это лучше: Давид Аникстер, Мэри Элизабет Берри, Венус Бивар, Поль Даггид, Деммонд Фицгиббон, Грэхам Форман, Джон Гиллис, Пенни Исмей, Патрик Джойс, Сет Ковен, Томас Лакер, Джон Лоуренс, Томас Маткальф, Крис Оттер, Питер Сахлинс, Техила Сассон, Прия Сатия, Юрий Слезкин, Рэнди Старн, Ян Де Врис, Дэвид Винсент, Даниэль Усишкин и Вэнь Хсин Йе. Я также благодарен участникам конференции Общества социальной истории в Манчестере в 2011 году, исторического семинара в университете Вандербильта весной 2021
