М. Сэблетт - Красный Петушок
Остаток дня я посвятил осмотру города, его особенностям и своеобразию; его громадные размеры так увлекли меня, что я и не заметил, как наступила темнота. Поздно вечером я возвратился в гостиницу.
Общая комната в гостинице была переполнена, слышался шум голосов. За длинным столом в центре помещения, тесно придвинувшись друг к другу, сидели трое. Они тихо разговаривали. Слуги были заняты посетителями. За маленькими столиками вдоль стен сидело много народу; за одним из них я увидел Мартина Белькастеля, удобно расположившегося на скамейке, прислоненной к стене. Я подошел к нему, и мы стали разговаривать. Во время беседы я заметил, что глаза Белькастеля, теперь холодные и пронзительные, были напряженно устремлены на группу из трех, сидевших в центре комнаты, и что некоторые из посетителей за другими столиками смеялись на неслышные нам замечания этой группы, в то время как другие бросали на них мрачные, хмурые взгляды. Как раз в это время новое лицо появилось на сцене, и, к своему удивлению, я увидел того самого толстяка, которого встретил сегодня утром. Он прошел комнату тем быстрым и легким шагом, который так изумил меня при утренней встрече, и я могу поклясться, что он тихонько сказал что-то сидевшим за центральным столом, проходя мимо них в кухню. Я вскочил с намерением спросить его, откуда он знает мое имя, но он уже исчез в дверях, и я сел, продолжая недоумевать, кто бы это мог быть.
— Болезнь и кончина Жервэ объясняют мне, почему я так долго не имел от него известий, — прервал мои мысли Белькастель. — Я часто собирался разыскать его, но у меня есть дело, с которым прежде всего надо покончить. Честь моего рода требует этого.
Глаза его стали жесткими при взгляде на людей, за которыми он следил.
— Расскажите мне, Блэз, как умер ваш отец.
Я стал рассказывать; описал три счастливых года, проведенных с отцом после его возвращения с войны; потом постепенное, но неуклонное падение его сил, мои опасения за его здоровье.
— В последний месяц своей жизни, — заключил я, — он часто искал уединения, прогуливаясь в самых отдаленных местах Брео, точно желая на них наглядеться. Я уверен, что он знал о близости смерти, потому что однажды ночью я нашел его со свечой в руках в дверях оружейной. Он смотрел на висевший над дверью шлем Жана де Брео, основателя нашего рода. Я наткнулся на него случайно и услышал произнесенную им фразу: «Это годится, я думаю». Мне казалось, что он бредил…
Громкий разговор одного из трех, сидевших в центре комнаты, прервал мой рассказ. Это был крепко сложенный человек, лет сорока, с жесткими глазами и темной лопатообразной бородой.
— Черт возьми! — кричал он. — Зачем все эти разговоры о средствах и способах? Это только болтовня, клянусь Богом! Ведь шпаги у нас есть — и достаточно! Давайте уничтожим этих проклятых упорных еретиков и покончим с этим. Подонки Франции — от Конде и Колиньи до самых низких…
Я поднялся, схватившись за шпагу, но Мартин Белькастель уже опередил меня. Он быстро встал и мигом очутился у стола, за которым сидел лопатобородый и два его товарища. Они также быстро вскочили на ноги.
— Если мсье, — начал спокойным голосом Белькастель, — прекратит свой бычий рев, то я буду иметь удовольствие назначить время и место, где он сумеет начать уничтожение, о котором он упоминал…
— А вы кто? — заносчиво спросил лопатобородый.
— Мартин Белькастель к вашим услугам, мсье де Таванна.
В комнате на мгновение наступила тишина. Разгоряченное лицо лопатобородого заметно побледнело, и он отступил на шаг.
— Никто из Таванна никогда не отказывался от таких обязанностей, милостивый государь, — крикнул он, быстро овладев собой и выпрямившись во весь рост. — Время — завтра на рассвете, а место?.. — он остановился, как бы обдумывая, — небольшой, обнесенный стеною парк в конце этой улицы. Мсье, быть может, знает?
— О, хорошо знаю, — ответил Белькастель спокойно. — Я часто усмирял там буянов Франсуа де Гиза. Это место спокойное — нам не помешают. Итак, завтра на рассвете.
— На рассвете я к вашим услугам, — подтвердил Таванна. Голос его был довольно тверд, но слышались тревожные нотки — как будто он попал в капкан и не знает как из него выбраться.
— А вы, мсье, — спросил я высокого человека, стоявшего возле лопатобородого, — не того же ли вы, случайно, мнения, что и ваш друг? Если да, мне доставит большое удовольствие научить вас уважать «упорных». То же самое время и место, мсье?
Он сделал шаг вперед и стал свирепо разглядывать меня.
— О, . проклятый выскочка, я перережу твое горло! Я…
Он задыхался от бешенства. Безобразный длинный белый шрам на его щеке особенно резко выделялся на пылающем лице.
За моей спиной раздался тихий смешок, и, обернувшись, я увидел огромную фигуру таинственного незнакомца с черной повязкой на глазу. Иронически улыбаясь, он поклонился мне, но я вновь повернулся к нему спиной. В это время вскочил третий из компании лопатобородого. Это был человек лет 30, нагло красивый, с холодными голубыми глазами и рыжей бородой.
— Дайте его мне, Луи, — крикнул он. — У меня сильное желание подрезать шпоры этому Красному Петушку.
— Нет, Анри…
Высокий человек повернулся ко мне.
— Простите, я урегулирую это дело с моим другом.
— Я не позволю так с собою обращаться! — вскричал я горячо. — Сначала этот, — я указал на человека со шрамом, — потом вы. Небольшой парк, указанный мсье Белькастелем, на рассвете. Это удовлетворит вас?
На том и порешили. Мы обменялись именами. Человек со шрамом был Луи де Марсей, а помоложе — Анри де Танкерей.
Мы с Мартином Белькастелем возвратились к своим местам у стены; наши враги оставили гостиницу. Мартин весело поглядывал на меня через стол. На его спокойном лице появилась улыбка, перешедшая в подавленный смех.
— Этот молодой де Танкерей, — заметил он немного погодя, — довольно метко определил вас, а? Красный Петушок! Забавно, не правда ли?
— В каком отношении, мсье Белькастель? — спросил я сухо.
Мне казалось, что в его тоне звучала легкая насмешка.
— Петушок, мой мальчик, как всем известно, не отличается здравым смыслом. Он жаждет сражаться со всем птичьим двором, как и вы готовы драться со всем миром. Я, собственно, должен был этого ожидать — вы скроены по старому образцу. Ваш отец никогда никому не давал превзойти себя на поле чести.
Сердечные отзывы Мартина Белькастеля о моем отце сгладили язвительность его замечаний.
Пришедший слуга поставил перед нами обед, и мы молчаливо принялись за еду. В это время предо мною вдруг выплыл образ толстого человека с черной повязкой на глазу. Я посмотрел кругом, но его не было видно. Он производил на меня впечатление злого духа, заключенного в мясную тушу.
