Висенте Бласко Ибаньес - В поисках Великого хана
На той же улице повесил свою вывеску цирюльник, иначе говоря — брадобрей, профессия, выгодная в те времена, когда всем полагалось бриться, от короля до последнего крестьянина, и он стриг и брил у дверей своего дома, решаясь работать внутри него только в случае дождя. Все бездельники этого квартала сбегались сюда, чтобы узнать свежие новости и поразвлечься. Они болтали, рассевшись на порогах соседних домов или на грубо сколоченных табуретках. Нередко в разговор вмешивался, и сам цирюльник или его клиент, сидевший в просторном соломенном кресле и умудрявшийся участвовать в разговоре, невзирая на мыльную пену, покрывавшую его лицо. Тут же всегда оказывался мастер играть на гитаре, и звонкое пение струн сопровождало негромкий гул беседы.
Говорили о завоевании Гранады, великом событии этих лет; о мятеже галисийских сеньоров, последних представителей феодальной вольности; о переговорах дона Фернандо Арагонского с королем Франции; при этом собеседники восхваляли дарования своего короля, столь же искусного в дипломатических тонкостях, как и в военном деле. Когда смеркалось, кто-нибудь запевал троветы[2] и стишки, только что вошедшие в моду; другие слушали рассказы о чудесах, недавно совершенных каким-нибудь святым, или печальные повести о пленниках, которые попали в руки мавров и предпочли смерть отречению от Христовой веры. Не проходило месяца без того, чтобы не заговорили с возмущением и ужасом о последних злодеяниях, совершенных евреями, непременно где-то далеко, на другом конце Испании: будто они похищают христианских детей, чтобы распять их и надругаться таким образом над смертью нашего спасителя.
Пономарь соседней церкви, человек, известный своей ученостью, читавший вслух с тем же торжественным выражением, с каким священник служит мессу, удостаивал иногда собравшихся своим вниманием и читал им какую-нибудь рукописную повесть: приключения сеньора Амадиса Галльского[3] и других рыцарей, которые завоевывали острова, освобождали заколдованных принцесс и сражались с великанами, драконами и другими сверхъестественными существами, наделенными дьявольской силой. На каждой странице повторялись удары шпагой и мечом, косившие целые армии, а сын Перо Куэваса слушал все эти чудеса широко раскрыв глаза, и ноздри его раздувались от волнения.
Он-то еще не такое совершил бы, если бы бог и счастливый случай даровали ему силы. Плохо только, что война с маврами идет к концу, но зато на море еще нужны будут люди, умеющие драться, а там, за океаном, лежат таинственные земли индийского пресвитера Иоанна[4] и всяких языческих монархов, где есть огромные города, крытые золотом дворцы, гигантские животные, называемые бивнями или слонами, с подвижным хоботом, изогнутыми клыками, толстыми ногами и башнями на спине, полными лучников. Только бы господь оказал ему милость и послал его в эти земли, где доброму христианину может посчастливиться в сражении больше, чем его отцу, бедному оруженосцу, убитому маврами, — об остальном он уже позаботится сам.
Другой радостью его юных лет были беседы с Лусеро, дочерью дона Исаака Когена.
Поблизости от его дома находился квартал, где жили евреи. Фернандо знал по рассказам, что когда-то, задолго до его рождения, может быть когда его дед и бабка были еще молодыми, этих людей не раз избивали и грабили христиане, беря пример с того, что творилось в Кордове и других, более отдаленных городах. Большая часть еврейских семей, чтобы жить в безопасности, приняла в конце концов христианство и стала называться новыми христианами, или обращенными. Другие же, меньшинство, с упорством мучеников сохраняли верность своей религии.
Одним из таких людей был дон Исаак. Он держал себя мягко и дружелюбно с самыми ярыми врагами, отвечал на оскорбления улыбкой, его речи всегда дышали кротостью, но за этим смирением крылось несокрушимое упорство, когда дело касалось вопросов веры. Он хотел верить в то, во что верили его отцы, его деды, многие поколения евреев, которые, по преданию, хранившемуся в общине, жили на испанской земле уже две тысячи лет, поселившись здесь задолго до того, как возникло христианство. Так как дон Исаак был самым богатым из андухарских евреев, то в дни преследований он поддерживал своих единоверцев-бедняков деньгами, а остальных — вдохновенными речами. Для старых христиан он был настоящим провидением, когда они оказывались в стесненных обстоятельствах, и всегда был готов дать им денег пилимы под достаточно верное обеспечение. Зато потом он становился для них ненавистным ростовщиком, человеком, который приходит незваным и требует свои деньги и которому все желали скорейшей смерти, чтобы таким образом избавиться от долгов. Фернандо Куэвас в детстве Привык, как остальные городские мальчишки, выкрикивать ругательства перед домами, где жили евреи. Он помнил также, что бросал издали камни в дона Исаака Когена И виднейших членов общины, людей богатых и оказывающих тайное влияние на торговую жизнь города. Все это, однако, не мешало ему тут же затевать игры с еврейскими мальчишками, а также и с мальчишками мавританского квартала, которых называли мудехарами.[5]
Во всех городах того времени попадались испанцы, исповедовавшие иудейскую религию, и испанцы-магометане, которые после реконкисты оказались под властью монархов Кастилии и Арагона, но остались верны своей древней религии и обычаям.
Примерно к этому времени появился еще один народ, цыгане или египтяне, пришедшие в Испанию несколько лет тому назад, что еще усугубило национальную разнородность страны. Эти кочевые люди, болтливые и вороватые, вышли, по их словам, из Египта и были обречены скитаться по свету как вечный жид[6] оттого, что когда-то отказали в помощи деве Марии, когда она бежала с младенцем Христом на берега Нила. На самом же деле это племя пришло из Северной Индии, откуда оно было выброшено, как камень из родной почвы, после опустошительных набегов Тамерлана[7] и, гонимое по всей Европе, остановилось наконец на испанских берегах, оттого что дальше идти было некуда.
Городская детвора бегала в табор этих людей, раскинувшийся под городом, чтобы полюбоваться искусством их кузнецов, их свадьбами, освященными по обряду разбитым кувшином, их смуглыми королевами с горящими глазами, пестрыми лохмотьями и большой короной из позолоченного картона.
Детвора любила смотреть, как пляшут медведи, которых водили так называемые немцы; на самом деле то были венгры, направлявшиеся в богатую Севилью или к королевскому лагерю в Санта Фе,[8] чтобы развлекать там многочисленные войска, осаждавшие Гранаду.
