Густав Эмар - Сакрамента
— Я терпеть не могу сидеть вот так сложа руки. Ну если бы хоть можно было заняться каким-нибудь делом!
— Но чем здесь можно заняться? Партию в монте и то не сыграешь, — продолжал Карнеро улыбаясь. — Неинтересно, потому что мы оба блестящие игроки.
— Вы правы, — согласился дон Педросо и продолжал: — От этого тепаче note 1 меня уже тошнит, а пить мескаль note 2 или рефино note 3 нельзя. Мы обязаны сохранять хладнокровие на тот случай, если…
— Тс! — перебил его Карнеро, поднося палец к губам. — Здесь и у стен есть уши.
— Это верно, дружище. Ну, тогда… придумайте что-нибудь.
— Я честно признаюсь в своей неспособности придумать что-нибудь… Я никогда не отличался изобретательностью… А, подождите, я придумал, чем нам можно заняться.
— Чем, дорогой друг? Говорите скорей!
— Если не имеет смысла играть нам с вами вдвоем, кто же мешает нам пригласить в свою компанию хозяина харчевни? Он, по-видимому, скучает не меньше, если не больше, чем мы с вами… Он даже спит, бедняга, от скуки, ну а монте сразу прогонит сон прочь.
— Ну, что ж? — отозвался Педросо с насмешливой улыбкой. — Совсем неплохая мысль… Но на что мы будем играть? Надо, чтобы игра представляла известный интерес.
— Давайте сначала поставим на карту стоимость того, что мы выпили, а потом… ну, да там видно будет. Педросо сделал движение, чтобы подняться.
— Подождите, — сказал Карнеро, удерживая его за руку. — Вон, кажется, идет еще один партнер.
Перед харчевней остановился всадник. После недолгого раздумья он спрыгнул на землю, привязал лошадь к кольцу в специально отведенном для этого месте и вошел в харчевню.
Незнакомец направился в ту сторону, где сидели наши друзья, небрежно кивнул им и занял место на противоположной стороне стола. Не теряя ни минуты, он принялся стучать кулаком по столу, желая таким образом привлечь внимание спящего хозяина.
Тот проснулся и, нехотя покинув свое место за стойкой, с недовольным видом подошел к незнакомцу.
— Ананасового вина! — не слишком любезно приказал незнакомец, — да поскорей, я спешу.
— На все нужно время, — проворчал хозяин, тем не менее отправился выполнять заказ. Поставив перед незнакомцем заказанное им ананасовое вино, он поспешил к стойке с очевидным намерением снова погрузиться в сон.
Между тем незнакомец, сделав вид, что не замечает нелюбезного обращения хозяина харчевни, залпом, как человек, снедаемый жаждой, выпил один за другим два стакана вина. Затем он скрутил сигаретку, достал из кармана кремень в золотой, изящной работы оправе, высек огонь, закурил сигаретку и вскоре утонул в облаке голубоватого ароматного дыма.
Пока незнакомец пил вино и покуривал с видом человека, презирающего всех и вся, наши друзья украдкой тщательно следили за каждым его движением.
Незнакомцу было не более тридцати лет. Высокий, стройный, движения быстры и изящны. Высокий красивый лоб, нос прямой, живые черные глаза, тонкие нафабренные и тщательно завитые усы, словом, красивое, мужественное лицо свидетельствовало о решительном и безупречно честном характере.
На нем был изящный костюм, свидетельствовавший о том, что он житель или выходец из северных провинций: куртка и панталоны из синего сукна. Под курткой, отороченной золотым галуном и не застегнутой, виднелась тонкая вышитая батистовая рубашка и желтый шелковый галстук, концы которого были продеты в кольцо, украшенное крупным бриллиантом;
панталоны на бедрах стягивал крепдешиновый пояс, украшенный золотой бахромой и двойным рядом искусно вычеканенных пуговиц; на ногах красовались так называемые ковбойские сапоги, стянутые под коленом затканной серебром подвязкой. К каблукам были прикреплены огромные мексиканские шпоры. Изукрашенная золотым шнуром манга note 4 была небрежно накинута на плечи, а на голове красовалась щегольская соломенная шляпа. Длинная шпага с золотым, чеканной работы эфесом висела на правом боку, за поясом виднелись два шестиствольных револьвера, а из голенища правого сапога выглядывала рукоятка ножа.
С таким вооружением незнакомец мог вступить в битву с несколькими противниками одновременно и, окажись он захваченным врасплох, победа над ним недешево обошлась бы его врагам.
На его лошади была надета сбруя, украшенная серебром; с одной стороны седла было привязано лассо, с другой — карабин с золотой насечкой.
— Мне кажется, — прошептал дон Педросо своему товарищу, — это чужестранец.
— Я думаю, он из центральных провинций, а не с побережья, как мы с вами, — отвечал последний тоже шепотом.
— Наверное, какой-нибудь богатый гасиендер из внутренних провинций, приехавший на медельенские празднества.
— А не выяснить ли нам это?
— Каким образом?
— Да просто-напросто спросить его.
Педросо метнул взгляд в сторону чужестранца. Последний, по-видимому, не обращал на своих соседей ни малейшего внимания.
— Конечно, спросить бы его самого было превосходно, — продолжал Педросо, но сам не знаю, почему этот чертов иностранец не внушает мне особого доверия.
— В каком смысле?
— Боюсь, что он не поймет чистоты наших намерений и рассердится.
— Это замечание, признаюсь вам, совершенно справедливо, дружище… дело и в самом деле очень щекотливое. Нас слишком мало, надо подождать.
— Да, подождем, — согласился Педросо. — Впрочем, должен же он когда-нибудь покинуть харчевню, тогда посмотрим, как нам поступать. Вы не можете себе представить, как мне нравится его куртка!
— А мне-то как она нравится, если б вы только знали!.. Впрочем… вот что, дорогой друг. Я готов поклясться, что этот человек из числа партизан предателя Мирамона, а следовательно, враг отечества, и, значит, мы обязаны его арестовать.
— Да, но только не сейчас. Хотя вам и мне нельзя отказать в храбрости, но в настоящую минуту партия была бы слишком неравна.
Пока друзья рассуждали таким вот образом, незнакомец, по всей видимости, не обращал на них ни малейшего внимания, да и слышать того, о чем они говорят, тоже не мог: он откинулся назад и, прислонившись спиной к стене, опустил голову на грудь, закрыл глаза и, казалось, заснул.
Друзья умолкли и стали внимательно его разглядывать.
Через некоторое время дон Педросо тихонько встал со своего места, прошел крадучись в противоположный конец зала и, сделав угрожающий знак хозяину харчевни, вероятно означавший, что тот обязан соблюдать строжайший нейтралитет в предстоящей драме, на цыпочках приблизился к спящему незнакомцу.
Едва Педросо поднялся со своего места, как Карнеро тотчас же последовал его примеру, но почему-то не пошел за своим товарищем, а направился к двери.
