Мэри Хоффман - Город Масок
Казалось, что в его жилах течет вода вместо крови, и поэтому он чувствовал себя таким утомленным даже после попыток встать с кровати. Выпить чашку чая или хотя бы дотянуться до него было так же тяжело, как забраться на Эверест.
«Это не на всех действует так плохо, — сказала медсестра, — Люсьену просто не повезло. Но это не является показателей того, насколько эффективно лечение».
В этом-то и состояла проблема. Ощущая себя столь опустошенным и истощенным, Люсьен не мог сказать — это лечение или сама болезнь доставляет ему такие страдания. И он понимал, что его родители тоже этого не знают. Вот это было самым страшным — видеть, как они напуганы. Ему казалось, что глаза матери наполняются слезами каждый раз, когда она смотрит на него.
Что касается отца Люсьена, то он никогда по настоящему не разговаривал с сыном до того, как тот заболел, но теперь они поладили. Они должны были делать вместе массу вещей — плавать, ходить на матчи, смотреть телевизор. Теперь, когда они не могли делать всего этого, отец начал говорить с ним. Он даже приносил библиотечный книги в спальню и читал ему, потому что Люсьену не хватало сил держать книгу в руках. Мальчику это очень нравилось. Книги которые он уже читал, вроде «Хоббита» или Полночного Сада Тома», сменились теми, которые отец помнил по своему детству и юности, например «Лунной Флотилии» и новеллами о Джеймсе Бонде.
Отец открыл в себе новый талант — он придумывал и изображал голос каждого персонажа. Иногда Люсьен думал, что это почти стоило того — так болеть, чтобы узнать этого нового, другого отца, который говорил с ним и рассказывал ему истории. Он гадал, станет ли отец прежним, если лечение подействует и болезнь отступит. Но от таких мыслей у Люсьена начинала болеть голова.
После последнего сеанса химиотерапии Люсьен был слишком изнурен, чтобы говорить. В этот вечер отец принес ему тетрадь с тонкими страницами и прекрасной обложкой под мрамор, на которой сплетались и кружились темно-красные и пурпурные прожилки так, что Люсьену пришлось закрыть глаза.
— Я не смог найти ничего достаточно хорошего в магазине Смита, — сказал отец. — Но мне повезло. Мы убирали в старом доме на Вэверли Роад, рядом с твоей школой, и моя племянница попросила выбросить все старые бумаги, а я увидел эту тетрадь и сохранил для тебя. Она пустая, и я подумал, что, если оставлю её и карандаш здесь, на столике у кровати, ты сможешь написать то, что хочешь сказать, когда у тебя болит горло.
Голос отца звучал уютно, как тихий далёкий гул; он не дал ответа Люсьена. Он рассказывал что-то о городе, где была сделана эта великолепная тетрадь, но должно быть Люсьен что-то пропустил, так как не мог понять смысла сказанного.
— ….плавает в воде. Ты должен увидеть его однажды, Люсьен. Приблизившись со стороны лагуны, ты увидишь все эти купола и шпили, висящие над водой, ну это как будто ты попадаешь в рай. Всё это золото… Голос отца отдалился. Люсьен удивился, поскольку упоминание рая в его присутствии считалось бестактностью. Но эму понравилось описание загадочного города, кажется, Венеции?
Веки его отяжелели, разум затуманился приближением сна, и он почувствовал, как отец вложил маленькую тетрадку в его руку. Ему приснился город на воде, разрезаний каналами.
Арианна наблюдала за процессией из лодки своих братьев. У них был выходной, как и у всех на островах лагуны, исключая поваров. Никто не работал в день Спозалио[2], кроме тех, кому пришлось работать, чтобы было чем накормить столько гуляк.
— Вон она — внезапно закричал Томмазо. — Вон «Баркона»!
Арианна встала в лодке, вновь заставив ее накрениться, и пристально вгляделась в устье Большого канала. Вдалеке она увидела алую с серебром «Баркону». Другие люди тоже увидели церемониальную барку, и вскоре приветственные крики и свист стали разноситься над водой, по мере того как Герцогиня величественно продолжала путь на свое Венчание с Морем. На барке была команда лучших мандольеров города — красивых и статных юношей, управлявших мандолами[3] на каналах, заменявших Беллеции улицы. Именно их и хотела увидеть Арианна. Когда барка Герцогини поравнялась с лодкой Томмазо и Анджело, Арианна уставилась на напряженные мышцы темноволосых ясноглазых мандольеров и вздохнула.
— Да здравствует Герцогиня! — кричали ее братья, подбрасывая шапки в воздух, и Арианна с трудом отвела глаза от гребцов и посмотрела на фигуру, неподвижно стоящую на палубе.
Герцогиня представляла собой впечатляющее зрелище. Она была высокой, с длинными темными волосами, высоко поднятыми, прихотливо завитыми и украшенными белыми цветами и драгоценными камнями. Платье ее было сделано из тончайшей темно-синей тафты и подбито зеленой тканью с серебром, так что она сверкала на солнце, как русалка, Лица ее почти не было видно. Она, как обычно, была в маске, сегодня сделанной из перьев павлина, сверкающих и переливающихся в тон платью. Позади нее стояли ее фрейлины, держа накидки и полотенца, все в масках, но одетые гораздо проще.
— Это чудо, — сказал Анджело. — Она совсем не состарилась. Уже двадцать пять лет, как она правит нами и заботится о нас, а все еще сохранила фигуру юной девушки.
Арианна фыркнула.
— Вы не знаете, как она выглядела двадцать пять лет назад, — сказала девочка. — Вас не было на Свадьбе в то время.
— Родители впервые взяли меня с собой, когда мне было пять лет, — ответил Томмазо, — и это было двадцать лет назад. И тогда она выглядела точно так же, маленькая сестренка. Это чудесно.
— И он сделал жест, который жители Лагуны делают на удачу — сложил вместе большой палец и мизинец на правой руке и приложил средние пальцы сначала к бровям, затем к груди.
— А я видел ее на два года позже, — добавил Анджело, неодобрительно посмотрев на Арианну.
Он заметил, что все, что касалось Герцогини, пробуждало в ней бунтарский дух. Арианна снова вздохнула. Она тоже увидела Венчание в пять лет. Десять лет наблюдения и ожидания. Но в этом году все будет по-другому. Завтра она получит все, что задумала, или умрет, пытаясь получить — и это не просто слова.
Барка достигла острова Святого Андреа, где первосвященник ожидал Герцогиню для того, чтобы вывести ее на красную дорожку, брошенную прямо на покрытый галькой берег. Она спустилась легко, как девочка, сопровождаемая свитой женщин. С того места, где они находились, Арианна и ее братья могли хорошо видеть сине-зеленую фигурку со звездами в волосах. Вспотевшие мандольеры отдыхали на веслах, а тем временем музыка с берега плыла над водой. Когда музыка серебряных труб достигла кульминации, два молодых священника благоговейно опустили Герцогиню в море на специальной платформе. Ее прекрасное платье всплывало по мере того, как она медленно опускалась под воду; мускулы на плечах священников напрягались, они изо всех сил старались, чтобы церемония проходила медленно и возвышенно. В момент, когда вода захлестнула верх бедер Герцогини, все наблюдавшие церемонию громко воскликнули:
