Александр Григоренко - Мэбэт
Ходил слух, что мать Мэбэта обольстил кто-то из богов или духов, и чтобы муж не убил ее, когда откроется обман, бесплотные загнали его в болото и утопили. Случилось это, когда мать ходила беременной и жаловалась родне на невыносимо тяжелый живот. Мэбэт знал о россказнях и благосклонно их не оспаривал. Он мало думал об удаче и славе — они приходили к нему сами и потому ничего не стоили. Больше всего он любил думать о себе, со временем это стало одним из главных его удовольствий.
Бывало, пробовали укорять любимца божьего:
— Почему ты, имеющий силу, не имеешь богатства и знатного имени? Ты бы мог стать вождем и был бы лучшим вождем из всех, какие были и будут.
Мэбэт благодарил за похвалу и не удостаивал ответом. Это злило людей.
— Ты презираешь нас и даже самым почтенным не оказываешь уважения.
— Разве почтенным мало уважения многих, что их задевает неуважение одного? — спрашивал он.
Тогда возмущение и злоба закипали в людях:
— Ты бьешь зверя в чужих угодьях, берешь чужое, ты — вор.
После таких слов улыбка опадала с лица Мэбэта, но отвечал он все так же ровно.
— Всякий человек берет столько, на сколько дано ему силы и разума. Не может младенец гнать зверя день за днем — его сил хватает лишь дотянуться до материнской груди. Сильный муж не станет охотиться на мышей, что шуршат в земле под ногами, — это унижает его силу. А что унижает силу, то ее уменьшает. Всякий род и племя получили угодья по своим силам, ибо тому, кто умел в охоте и храбр в войне, никогда не достанется меньше, чем он заслуживает. Поэтому я не беру чужого, а только свое и ничего свыше.
Люди ничего не могли сказать ему в ответ.
В год, когда Мэбэту исполнилось двадцать, был большой медвежий праздник. Сам, без помощников добыл он медведя, пировал в кругу старейших, и казалось, не старейшие ему честь оказывают, а он им. Ел Мэбэт мало, доброго разговора не поддерживал — встал раньше других и, слегка поклонившись на прощание, пошел смотреть, как род человеческий, барахтаясь в снегу, сам с собой меряется силой. Улыбка не сходила с его лица — прекрасного, как образ другого мира.
Люди, которые подобрее, говорили, что эта гордость — от молодости. Однако многие не верили, что с молодостью уйдет и гордость.
И так вот, прохаживаясь, услышал божий любимец, как за спиной кто-то окликнул его:
— Эй, малый, поди ко мне.
Обернулся Мэбэт, видит: на шкуре, разостланной возле больших нарт, старик лежит на боку. Видно, хочет встать, да не может.
— Помоги-ка мне на нарты забраться — ноги не ходят…
Мэбет взял старика на руки и бережно положил в нарты.
Старик долго смотрел на него, будто не мог налюбоваться красотой и здоровьем невиданного человека, и вдруг сказал, не отрывая взгляда:
— А ведь ты, малый, дурак.
— Отчего же, дедушка? — добродушно спросил Мэбэт.
— Ты не знаешь, что сердце твое сломается. Вякая вещь отыщется на земле и в небесах, нет только сердца, которое не сломалось бы.
Засмеялся любимец божий и пошел прочь.
Он прожил еще тридцать лет, но так ни разу и не сломалось его сердце. Хотя было в его жизни многое из того, что заставляет человека трепетать, падать и терять облик. Но Мэбэт не падал, не трепетал и не раз вспоминал старика с его пустым пророчеством. С годами любимец божий не утратил силы — все так же ловил стрелы на лету и не нуждался в товарищах для охоты.
Человек Пурги
Через два месяца после того праздника Мэбэт женился. Невесту украл, поскольку считал, что краденые девушки — образ силы мужчины и уже потому они лучше сосватанных по обычаю. Не раз помогал он в таких кражах некоторым своим сверстникам — не из дружбы, а ради забавы, — и дошло до того, что каждое похищение невесты люди считали делом рук Мэбэта.
Девушка, которую он выбрал, была красива. Но непутевый отец дал ей мужское имя — Ядне, или Пешеход, — чем отпугнул от дочери всех законных женихов. Юноши опасались, что с неженским именем приведут в дом неженскую, чужую силу. Мэбэт посмеялся над пустоверьем и предпочел именно Ядне.
Только с детьми ему не везло: жена ежегодно рожала девочек, умиравших одна за другой младенцами или по истечении немногих лет. Мэбэт хотел прогнать жену и взять другую, но, прежде чем он решился на это, Ядне снова забеременела и принесла ему сына.
В месяц ветров, когда от всеохватного снега земля и небо теряют свои различия, Мэбэт вошел в нечистый чум роженицы, взял в руки мокрое кричащее тельце, подержал немного, вернул его жене и вышел, не сказав ни слова.
Хадко, или Человек Пурги — такое имя дал наследнику любимец божий.
Он рос хорошим сыном. В двенадцать лет принес домой волка, в семнадцать загнал сохатого. Правда, не смог как следует спрятать добычу, и мясо досталось лесному зверью. Радовался Мэбэт, только одно смущало его душу — Хадко не унаследовал божественных черт своего отца. Он был статен и силен, но скуласт и черноглаз, как его мать. А главное — почитал людской закон: бросал гнать зверя, если тот забегал в угодья других родов, не ловил рыбу в чужих реках, уважал шамана и, когда случалось оказаться среди множества людей, низко кланялся старшим. Любимцу божьему не доставляло удовольствия видеть такое, но сына он не попрекал.
Была ли мать Мэбэта с кем-то из бесплотных или не была — все это оставалось только слухом. Но то, что Хадко уродился человеком и только человеком, не вызывало никаких сомнений. Вскоре Мэбэт убедился, что для его сына страх нарушить обычай сильнее, чем страх перед зверем, — на зверя Хадко шел со спокойным сердцем, и удача чаще бывала рядом с ним, чем далеко от него.
На празднике увидел Человек Пурги красивую девушку из рода Пяк и стал просить отца, чтобы он шел к ее родителям говорить о сватовстве и калыме.
— Тебе и вправду нравится эта девушка? — спросил Мэбэт.
— Правда, отец, очень нравится.
— И ты ее любишь?
— Да, люблю.
— Ты готов сделать ее своей женой, чтобы она рожала тебе детей, ты готов ее кормить и охранять?
— Я все сделаю для нее, ни один дух, ни один зверь не приблизятся к ней.
Небесные очи любимца божьего остановились на черных блестящих глазах сына. Он смотрел пристально, будто пытался найти в них близкие черты. Сын же искал в глазах отца только ответ и умолял небеса, чтобы этот ответ был «да».
После молчания Мэбэт сказал:
— Если ты любишь эту девушку и готов охранять ее всю жизнь от духов и зверей — разве это не калым? Разве твое желание быть с ней не больше двух или трех десятков оленей, которые расселены по тайге и тундре на пользу каждого, кто может их добыть? Звери носят свои шкуры для того, чтобы ты взял их, когда тебе захочется, — зачем тебе калым? Чтобы доставить удовольствие старому Пяку, который жаден, как все люди?
