Катулл Мендес - Бессмертный
Да, я тогда уже понял могущество человеческих слов!
Кроме того, иногда приходилось помогать людям умирать, и это сделало меня отчасти философом.
Монах – мой сторож – был не только лекарем, но и алхимиком. Он проводил вечера, а иногда и ночи, перелистывая громадные старые книги, в которые не запрещал заглядывать и мне. Сначала я ровно ничего не понимал, но, тем не менее, со странным усердием помогал в работе старому монаху – моему Альтотасу.
Так как Альтотас много занимался опытами и мало говорил, то я не знал, что, собственно, он искал. Но это не помешало мне позднее перед всем светом присвоить его открытия, и люди поверили мне. А поскольку всякое чистосердечное убеждение есть нечто действительное, то я, без сомнения, в самом деле, нашел нечто. Что – мне и самому бы хотелось узнать.
Между тем время шло, я становился юношей и начинал сам замечать это.
ГЛАВА III
Новый способ толковать священные книги
В нескольких шагах от монастыря жила хорошенькая девушка по имени Розора. Мне казалось, что это имя должно было значить в одно и то же время «Роза» и «Аврора». Наша милая соседка была понемногу и тем и другим. Обычно она сидела у окна, и, выходя из монастыря с Альтотасом, я постоянно видел ее и благодарил Бога, который внушил ей такую любовь к чистому воздуху.
Нет надобности говорить, что глядел на нее влюбленными глазами; со своей стороны она не скупилась на улыбки, бросавшие меня в дрожь. От этого я часто задумывался. Но был юношески скромен, и сто шагов, отделявших меня от Розоры, казались непроходимой пропастью. Девушка до такой степени занимала мои мысли, что я, без сомнения, допускал большие ошибки в наших фармацевтических произведениях, так как отец Тимофей, наш приор, приняв лекарство от мучившей его подагры, чуть не умер.
В наказание за рассеянность на меня наложили пост и заставили читать во время обеда. Пища в монастыре и так не была особенно обильна, и у меня разрывалось сердце при виде братьев, поглощавших суп и зелень, тогда как я вынужден был питаться сухим хлебом и водою. Желая как-нибудь забыться, я с жаром предавался любовным мечтам, и мне не раз казалось, что пар, поднимавшийся из чужой тарелки, принимает образ обнаженной Розоры.
Моя рассеянность была причиною скандалов, вызывавших больший шум, чем следовало бы.
Однажды я читал главу из Библии о Ноевом ковчеге, очевидно, одну из наиболее интересных, и, дойдя до тех слов, где говорится, что Господь велел Ною взять по семи пар чистых животных, добавил следующее:
– Возьми с собою Розору из Кастельжироне и дай ей лучшее место в твоем ковчеге. Это будет прекраснейшее из всех созданий, которое ты поместишь к себе… Ступай к ней – Ты найдешь ее сидящей у окна. Закутай ее потеплее, чтобы у нее не начался насморк, так как погода будет сырая. А когда снова выглянет солнце…
Мне удалось продолжать довольно долго, так как монахи за обедом благочестивые чтения слушают рассеянно, нескольких главных слов, схваченных на лету из известного рассказа, достаточно для них, чтобы следовать за его нитью более воображением, чем слухом. Прошло около четверти часа, прежде чем нарастающий шепот и подавленный смех привели меня в чувство.
В результате отец Тимофей собственноручно наказал меня. И его наказание было тем сильнее, что он еще не забыл приготовленного мною лекарства.
В другой раз я совершил более серьезный проступок. Выйдя на кафедру, чтобы начать чтение, с головой, наполненной Розорою, и, открыв книгу, положенную предо мною, заметил на полях нарисованную девушку в прелестном костюме. В книге она звалась… уже не помню, как, мне было все равно, я сам назвал ее Розорой и, делая вид, что читаю, с энтузиазмом описывал красавицу слушателям. Да простит мне Бог, но, кажется, говорил об обнаженных руках, которые снились мне прошлой ночью.
Произошел всеобщий шум. Меня заставили сойти с кафедры. Я упирался, уверяя, что прочел все это в книге. Тогда меня потащили за рясу, но я ударил ногой прямо в лицо нападавшего, который оказался никем иным, как самим отцом Тимофеем. Что тут было! Меня опрокинули, связали и бросили в карцер, где предоставили собственным мечтам.
Еще никогда я не подвергался таким ужасным испытаниям. После нескольких часов бессильной злобы уснул. Когда проснулся, меня окружала тяжелая холодная атмосфера, пропитанная сыростью. Ужасно хотелось есть. Воображение подсказывало, что мне суждено погибнуть здесь. В монастыре рассказывали страшные истории о неожиданно исчезавших монахах, о которых никто никогда уже более не слыхал.
Между тем время шло. Я метался по своей темнице, где нашел лишь кучу сгнившей соломы и обломки разбитой кружки.
Время тянулось бесконечно. Мне казалось, что прошло уже два или три дня в этой могиле, как вдруг послышались тяжелые шаги и ко мне проник красноватый свет лампы. Я узнал брата-ключника и отца Тимофея. Последний нес в руках орудие пытки – род кнута с узлом на конце.
Задрожав от гнева, я почувствовал, как нервы мои напряглись. Слабость и отчаяние уступили место решимости. Я глядел на этих чудовищ, как будто они явились убить меня и похоронить. Почерпнув в моем отчаянии смелости, которой до сих пор не могу забыть, стал в оборонительную позицию. По тому, как пришедшие щурились, угадывалось, что, войдя со света, они ничего не могут различить в темноте, и, желая скорее воспользоваться этим преимуществом, я схватил громадный обломок кружки и с размаха ударил им по голове приора, тут же упавшего навзничь. Затем обернулся к брату-тюремщику. Он не был способен на большое сопротивление и на коленях просил о милости.
Мне удалось выхватить у него связку ключей и выйти, заперев дверь за побежденными врагами. В это время вся братия как раз была в церкви. Я осторожно пробирался вдоль стен, скрывался, ждал и старался избежать всевозможных встреч. Наконец выбрался на улицу и задохнулся от чистого воздуха.
Розора сидела у окна. Я толкнул полуотворенную дверь и в одно мгновение был у ее ног.
ГЛАВА IV
Я веду себя очень дурно, но и другие – не лучше
Уже не помню, что говорил Розоре. Мысли так же толпились у меня в голове, как слова на устах. Я произвел на нее впечатление сумасшедшего влюбленного. Она закрыла дверь и окно, но не закрыла для меня своего сердца. Эта добрая девушка спасла меня. Так как у Розоры были некоторые связи в свете, то мое дело оказалось в лучших руках. Она очень часто виделась с кардиналом С…, который охотно давал ей интимные аудиенции и советы. Достойный прелат принял во мне участие и взял на себя труд все устроить с монастырем.
Это ему удалось. Кроме того, он освободил меня от обетов, помирил с семьей и обещал обеспечить будущность, которую и устроил немедленно, дав двадцать экю и приказ немедленно оставить Кастельжироне. Полагаю, что он немного ревновал меня к нашему общему другу.
