Феликс Гра - Марсельцы
Заяц бежал прямо на нас. Я затаил дыхание: сейчас он пролетит мимо… Я схватил камень. Но не тут-то было! Хитрец увидел меня, скакнул в сторону, одним прыжком изменил направление, и вот он уже далеко, он несется вверх, в гору. Прощай, зайчик! В мгновение ока он скрылся в лесу. Собаки на секунду потеряли след, но сразу же вновь нашли его, и через мгновение вся свора — гончие, борзые, таксы — с громким лаем исчезла в лесу.
Отец, равнодушный ко всему на свете, даже не поднял головы и продолжал собирать желуди окоченелыми руками.
Внезапно позади нас раздался грохот скатывающихся камней. Я живо обернулся и увидел графа Роберта, сына маркиза д’Амбрена. Держа ружье в одной руке и плетку в другой, он бежал прямо к нам, разъяренный, словно дикий вепрь (другого сравнения я не нахожу).
Завидев молодого офицера, отец, по своему обыкновению, опустился на колени и отвесил низкий поклон; но жестокий человек, ни слова не говоря, с такой силой хватил старика плетью по лицу, что несчастный замертво повалился на землю.
Видя это, я бросился бежать. Сбросив мои сабо, цепляясь руками, ногами, ногтями за каждую трещину в скале, я быстро карабкался на гору, и все время меня преследовал свист плетки и раздраженный голос, кричавший отцу:
— Вот тебе! Вот тебе! Скотина! Грязное животное! Я покажу тебе, как портить мне охоту!
Тем временем телохранитель маркиза д’Амбрена догнал своего молодого господина. Это был человек исполинского роста, говоривший на каком-то ломаном наречии. Кажется, он был немец. Мы звали его Сюрто[1], так как настоящего его имени никто не мог выговорить.
Сюрто стал избивать отца с еще большей жестокостью. У бедного старика уже не было силы кричать; он только дергался на земле под градом сыпавшихся на него ударов, как раздавленный червяк.
Стоя на вершине скалы, я видел, как эти два негодяя истязали свою беззащитную жертву. Я не выдержал. Схватив булыжник величиной с человеческую голову, я с силой бросил его прямо в мучителей. Камень слегка задел Сюрто и всей своей тяжестью угодил прямо в ногу графу Роберту. Тот вскрикнул от боли, поднял голову и, увидев меня, тотчас же вскинул ружье к плечу. Бац! Бац! — прозвучали два выстрела. Зи! Зи!.. — засвистела над моей головой дробь, изрешечивая листву деревьев. Я юркнул в лес, под прикрытие толстых стволов.
В то время я был еще ребенком. Мне было лет четырнадцать-пятнадцать, но все же я понимал, какая опасность грозит мне, и не решался вернуться домой, пока было еще светло. До наступления ночи я прятался в чаще леса. Каким долгим показался мне этот день!
Спрятавшись в непроходимом кустарнике, дрожа от страха и коченея от холода, я съел свой завтрак. Хлеб был так черств, что мне пришлось сперва раздробить его острым камнем на маленькие кусочки.
Я не мог удержать слез при мысли, что злодеи, быть может, убили моего отца… А моя бедная мать?.. Что подумает она, видя, что я не возвращаюсь домой? Что с ней будет, когда соседи принесут труп ее мужа?.. И слезы снова и снова катились по моим щекам и падали на твердый, как камень, хлеб…
Наконец, наступили сумерки. Зимой они быстро переходят в ночь. Ветер стал завывать еще яростнее. Далеко на горизонте красная полоса осветила серую завесу туч. Солнце садилось. Небо, горы, долина, весь день казавшиеся серыми под пасмурным небом, приобрели теперь лиловатый оттенок, а деревья и сухой кустарник, сплошь покрывавший скалы, внезапно озарились красным светом; ветер стих на мгновенье, как бы в честь солнечного заката. Где-то внизу послышался визг лисицы, и внезапно тьма окутала землю.
Я выполз из кустов и стал пробираться по лесной тропинке. Взобравшись на вершину холма, я услышал у своих ног такой шум, словно кто-то опрокинул на землю тачку с камнями. Это был выводок куропаток, которых я нечаянно спугнул. Я успокоился и, весь синий от холода, спустился, наконец, в долину.
Поминутно я останавливался. За каждым деревцом, за каждым кустом мне мерещилась засада: страшный Сюрто, подстерегающий меня с ружьем в руках. Этого человека я боялся больше всех волков на свете. Шорох камешков под моими осторожными шагами казался мне адским грохотом, способным заглушить даже дикое завывание ветра.
На небе не было ни звезды. Все та же плотная завеса туч покрывала его от края до края. Ночь была непроглядно темная, но это не мешало мне уверенно подвигаться вперед; местность с детства была знакома мне.
Сильный холод заставил пастухов загнать все стада в хлевы, поэтому я никого не встретил на своем пути. Когда я подошел к холму на берегу Неск, откуда рукой подать до замка, я услышал хрюканье свиней и увидел мелькающие огоньки фонарей на скотном дворе.
Едва несколько шагов отделяли меня теперь от той скалы, с верхушки которой я бросил камень в графа Роберта. Мне не терпелось поскорее добраться до этого места, чтобы узнать, наконец, жив ли еще отец или он испустил дух под ударами своих палачей.
Затаив дыхание, я чуть слышно подвигался вперед. Но все же при каждом моем шаге осыпались камешки, и этот шум заставлял меня вздрагивать и надолго замирать на месте. Тогда я пополз на четвереньках. Добравшись до вершины скалы, я поднял голову над пропастью и попытался разглядеть, не лежит ли тело отца на берегу. Но, сколько я ни таращил глаза, я не видел ничего, кроме черной и белой полос, огибающих подножие горы. Черная полоса — это гигантские дубы, окаймлявшие Неск, белая — высохшее ложе реки, устланное круглыми белыми камешками.
Убедившись, что бедного отца не оставили на съедение волкам, я бесшумно пополз назад.
Я спускался в долину, продираясь сквозь колючие заросли высокого кустарника и стараясь избегать проторенных дорожек, чтобы не натолкнуться на Сюрто. Порывы ветра заглушали хруст сухих листьев, по которым я ступал, треск колючек остролистника, цеплявшихся за мою одежду, и шум камешков, катившихся у меня из-под ног.
Дойдя до берега Неск, я снова забился в кустарник и осмотрелся: не заметив ничего подозрительного, я осмелел и бегом помчался по пашне, перескакивая через изгороди, пока не добрался до оливковой рощи. Здесь я умерил шаг и пошел спокойнее, по-прежнему, однако, избегая проезжей дороги и проторенных тропинок. С каждой минутой я все дальше и дальше уходил от замка Ла Гарди, окна которого светились за моей спиной. Неожиданно собаки во дворе замка залились отчаянным лаем. Испугавшись, что они учуяли меня, я опять побежал и уже не останавливался, пока не вышел за пределы владений маркиза д’Амбрена.
Теперь опасность миновала. Замок Ла Гарди остался далеко позади. Но так же далеко была теперь и наша хижина… Осмелься я вернуться домой, меня непременно схватили бы, если не нынче ночью, то уж никак не позже завтрашнего утра. Несмотря на это, я решил во что бы то ни стало повидаться с отцом и утешить мать. Бедная женщина! Мне все время чудилось, что она тоскливо зовет меня. «Паскале! Паскале!..»
