Массимо д'Азельо - Этторе Фьерамоска, или турнир в Барлетте
Но вскоре, отдав дань всеобщему увлечению, д'Адзельо перестал чувствовать «крайнюю необходимость убить тирана». Впоследствии ему казалось, что это произошло после чтения трактата Альфьери «О тирании»: сочинение это было полно таких преувеличений, что д'Адзельо разочаровался в своем учителе и — «успокоился». Но основной причиной был, конечно, исторический опыт, который требовал своего осмысления.
Карбонарии делали одну революцию за другой и всякий раз терпели жестокие и неизбежные неудачи. Д'Адзельо сравнительно рано пришел к мысли, что террористические акты, следствием которых являются несколько ничего не значащих убийств и массовое истребление юных патриотов, приносят больше вреда, чем пользы, и революции, совершаемые сотней людей, неизбежно будут подавлены австрийскими войсками. По его мнению, для успеха национально-освободительной борьбы необходимо прежде всего подготовить общественное мнение. Он стоял в стороне от движения «Молодой Италии», общества, созданного Мадзнни в 1831 году. Д'Адзельо считал и ее деятельность совершенно бесполезной, тем более что «ненавидел эту постоянную ложь», то есть тактику тайных обществ, и тем более ненавидел «кинжалы»
«Я думал, … что нужно заниматься национальным характером, что нужно создать итальянцев, чтобы иметь Италию».
Иначе говоря, д'Адзельо был уверен в том, что национально-освободительная борьба возможна лишь в том случае, если в ней примут участие не одиночки, а широкие массы народа Поэтому первоочередной задачей он считал патриотическое воспитание народа, пробуждение его национального самосознания.
Об этом догадывались уже и в 1810-е годы, а средство в данных политических условиях было одно: литература. Сотрудники миланской патриотической газеты «Кончильяторе», издававшейся в 1818–1819 годах, как и вся возникшая тогда группа миланских романтиков, отлично это понимали и стремились завоевать общественное мнение при помощи литературы. Отсюда и возникают историческая трагедия и исторический роман, которые должны были поведать итальянцам об их былой славе, указать на силы, препятствовавшие до сих пор объединению Италии, и восхитить примером патриотической доблести, воплощенной в положительных героях. Наблюдая безнадежное, как ему казалось, положение своей страны и презрение, с которым относились к ней иностранцы, плача от ярости на пустынных аллеях виллы Боргезе, д'Адзельо, безвестный полунищий художник, с раннего утра до темноты писал пейзажи и обдумывал сюжеты своих больших исторических картин.
3В конце 1810-х и начале 1820-х годов итальянская живопись была на подъеме. Романтизм и ей принес новую жизнь и новые перспективы. Исторические сюжеты вытесняют классические, нагота кажется искусственной и ненужной, а античные тоги, в которые прежде одевали современных персонажей, показались смешными. «Исторический колорит» распространился и на современность, которая получила право на существование в искусстве во всей своей серости и обыденности.
Впрочем, военные костюмы, уланы на бешеных конях, конные и пешие сражения наполеоновской эпохи были не менее драматичны и колоритны, чем латы и турниры средневековья, вызывавшие такой интерес.
Общая идея, руководившая романтиками, заключалась в том, чтобы от античности, в которой так долго гостило воображение, «вернуться к себе», в свою страну, в свою историю, в свою современность.
Новая история и современность героичны, полны вдохновений и высоких чувств, а герои новой Италии не уступят никаким Брутам и Леонидам. Нужно открыть это новое величие в непривычных средневековых сюжетах, под неприглядными костюмами современности. Выписывать детали, воспроизводить то, что лежит перед глазами, наслаждаться мелочной точностью копирования в 1820-е годы было бы странно и нецелесообразно. Живопись, так же как литература, должна проповедовать и воспевать не тупую жизнь обывателя и не ложное величие вельмож, а тех людей, которые рвутся в будущее и движут историю к далекой, хотя бы даже и очень далекой цели. Телега для сена посреди ручья, сероватые тона северных деревень и пригородов, лица провинциальных тупиц не моли привлечь тех, кто наперекор всему хотел в жизни и в истории найти повод для восхищения и призыв к отважным делам.
Д'Адзельо начал с пейзажа. То были времена классицизма с непременной наготой и анатомией, которая проступала даже через железные латы и грубые ботфорты. Историческая живопись с ее греко-римской эстетикой была тесно связана с политическими задачами момента. Пейзаж, по словам самого д'Адзельо, был более «свободен». Действительно, новое направление особенно отчетливо обозначилось в пейзажной живописи. Художники старались точно, «без тени воображения» передавать природу. Эта школа оказалась в полной силе к 1814 году, «когда Европа, — по выражению д'Адзельо, — не хотела больше ни вдыхать запах пороха, ни видеть кровь и жаждала восстановить свои духовные силы под сенью благостного мира».
Сам д'Адзельо следовал этой школе, которая находилась в очевидном противоречии с «маньеризмом» XVIII века. Но по мере того, как развивалось в Италии национально-освободительное движение и связанный с ним романтизм, пейзаж стал приобретать для него новый смысл
В первые годы Реставрации пейзаж, лишенный каких-либо намеков на политику, войну и «славу», был естественным выражение стремления к миру, о котором так красноречиво говорил д'Адзельо. Но затем те же мирные картины природы стали напоминать о том, что эта прекрасная Италия является достоянием «варваров». Ее красота составляет ее несчастье, так как она привлекает врагов. Эта тема звучит во множестве романов, драм и стихотворений, Следующим этапом было оживление пейзажа людьми, и людьми историческими. Стали искать пейзажи, напоминавшие о былой славе Италии, об исторических событиях которые следовало напомнить современным итальянцам. Живопись становилась иллюстрацией к итальянской истории и, так же как литература, средством национального воспитания.
Путь д'Адзельо как живописца довольно характерен для общего движения итальянского искусства: от списанных с натуры «чистых» пейзажей 1810-х годов, через «Леонида» с классическим сюжетом и «Смерть Монморанси» с сюжетом средневековья к «Турниру в Барлетте» с сюжетом итальянским и открыто патриотическим.
Важным этапом на этом пути была серия рисунков развалин старинного аббатства Сан-Микеле.
Вокруг этого аббатства сложились легенды, связанные с падением Лангобардского королевства. Летом 1827 года д'Адзельо во время горной прогулки открыл эти руины и пришел в восторг от архитектуры и пейзажа. Поселившись в ближайшей деревушке, он каждое утро поднимался к аббатству и рисовал руины с разных сторон и в разных аспектах. Затем он стал читать так называемую новалезскую хронику, послужившую важным материалом для знаменитой драмы Мандзони «Адельгиз».
