Патрик Вебер - Викинги
— Вон, вон! Я его вижу, оберштурмфюрер!
Макс Кёниг был самым младшим из них. Он бежал быстрее всех, а волчьи глаза, которыми наделила его природа, были способны разглядеть четкие очертания даже в полной темноте. Шторман прибавил скорости и почувствовал, как начинается одышка. Дело еще далеко не сделано. Кёниг все разглядел верно. Перед ними поднимался ничем не примечательный для несведущего человека холмик, поросший можжевельником. Крохотная горка, сглаженная веками, дождями и суровыми скандинавскими зимами. Но Шторман уже немало видел таких. Ошибаться он не мог: это был курган, насыпанный предками, чтобы почтить своих мертвецов. В единстве с природой они родились и на ее совершенстве основали свое благочестие.
— Лопаты достать! Быстро! — скомандовал Шторман, отдышавшись.
Все четверо принялись копать. Затея этих людей могла показаться нелепой, нереальной, но они с таким остервенением стремились к цели, что в их деле проявилось нечто эпическое. Шторман ворочал лопатой бешено, как будто от того вся жизнь его зависела — да так оно, пожалуй, и было. Они были так заняты, что не видели, как полярная сова, наблюдавшая за ними с высокой ветки, повернула голову в другую сторону.
Дальше все случилось быстро. Молодой Кёниг почувствовал, как его лопата с легким стуком во что-то уперлась. Он подозвал Штормана и других товарищей посмотреть на свою находку. Этот камень был, наверное, дверью к сокровищам, много веков спавших под земляным саваном. Но Шторман не успел своими глазами увидеть, что обнаружил его товарищ.
— Стоять! Руки вверх!
Черную, как их мундиры, ночь внезапно затопил свет. Партизанский отряд — человек пятнадцать — окружил четверых эсэсовцев из Аненербе. Шторман подумал, не раскусить ли ему ампулу с цианистым калием, которую он всегда носил с собой. На миг подумал и о том человеке, с которым расстался в нескольких метрах отсюда, который привел его в этот лес. Нет, не вручит он ему свою победу. Да возможно ли, чтобы все рухнуло так близко от цели? Сам не понимая почему, Шторман покорился и поднял руки вверх. Не страх, не малодушие побудили его повиноваться приказу. Может быть — безумная надежда когда-нибудь все же проникнуть в тайну кургана и написать новую страницу славной истории предков — викингов.
Глава 2
Руан, март 1944 г.
Приходило ли в голову Клоду Моне хоть раз посмотреть, как на город спускается ночь? Нет сомнений, нежные отблески звезд на камне чудесно возбудили бы его воображение. Пьер Ле Биан всегда очень любил живопись. Любил он и архитектуру, скульптуру, гравюру, а также всякое прикладное искусство. Этот молодой человек был из тех, для кого прошлое интереснее настоящего, и в его оправдание надо сказать, что весной 1944 года в настоящем не было ничего хорошего. Он обошел каменный корабль, стоящий посередине столицы Нормандии, и подумал: если хорошо вроде бы знакомое здание застать врасплох, у него будет совсем другое обличье.
Ле Биан знал, что сильно рискует, гуляя по городу один в комендантский час. Но с той поры, как разразилась эта дурацкая драка и его профессиональное будущее стало неясным, он был вынужден сам для себя выдумывать все новые поводы для размышлений, поисков и находок. В конце концов он решил, что война не помешает ему работать дальше.
Он оглянулся, убедился, что никто его не видит, достал из кармана и вставил в замок боковой дверцы собора странный инструмент. В семействе Ле Биан, конечно, не любили болтать, что у них был дядюшка-домушник, но вот его уроки вдруг и пригодились. Пьер осторожно пошевелил отмычкой в замке: раз неудачно, другой… С третьей попытки послышался характерный щелчок. Дверь открылась, и Ле Биан быстро прошмыгнул в здание. Молодой человек с виду казался немного постарше своих двадцати. Все детство ему приходилось сносить насмешки товарищей над его неуклюжестью и неспособностью к спорту. Он не любил расчесываться — так и жил со всклоченной черной гривой; из-за нее и светло-голубых глаз Пьер был похож на бретонского моряка, заброшенного в нормандские поля. Подростком Ле Биан вытянулся, как растение, ждущее полива, чтобы достичь настоящей своей высоты. Спортивней он от этого не стал, но относиться к нему стали лучше.
Собор Божьей Матери спал мирным сном: так спят те, кто знает, что время не властно над ними. Низались четки столетий, а собор был все так же великолепен, невзирая на наскоки времени и на безумие людей. Археолог зажег маленький факел, но больше для проформы: он и слепой без малейшего труда прошел бы по зданию, в котором постоянно бывал с малолетства. Воспитание матери-богомолки теперь сильно помогало молодому искусствоведу. Пока он рассеянно слушал проповеди кюре, взгляд его блуждал, между баз колонн в трифории, подымался к перекрестьям стрельчатых сводов и, наконец, терялся в роскошной разноцветной розе, славившей вознесение Богоматери.
Ле Биан направился к часовне святого Романа Малого и осторожно подобрался к цели своих поисков. У него не было никаких причин с чрезмерным почтением относиться к тому, что, если подумать, было просто человеком, умершим тысячу с небольшим лет тому назад. Его запечатленные в камне черты целиком сохранили дикое величие, данное ему скульптором. Археолог машинально положил руку на голову Рол-лону — человеку, который сначала разорил Нормандию, а потом ее же основал. Днем он никогда не решался сделать так: боялся, что сторож от излишнего усердия заругает. Из маленькой заплечной сумки он достал другой предмет — память о дядюшке Никелированном: железную полосу с расплющенным концом. Еще раз посмотрел на каменный силуэт первого герцога Нормандского. Ненадолго дал волю своему воображению: представил себе, что статуя может ожить. Но времени у Ле Биана не было: дело было важное. Он осторожно подсунул свой ломик под тяжелую плиту около статуи, попытался отодвинуть ее. Одолеть сопротивление камня нелегко, тем более, что работать надо было в полнейшей тишине. Инструмент выскользнул из щели, вырвался из рук, и Пьер, не удержавшись, громко чертыхнулся.
— Так-так, значит, мало того, что ты забрался в дом Божий, так еще и позволяешь себе тут ругаться?
Человек, заставший Ле Биана за неположенным занятием возле надгробной статуи Роллона, криво улыбался.
Археолог тотчас узнал сторожа Мориса Шарме: он уже много раз видел его в соборе. Лет ему было чуть-чуть за шестьдесят, но выглядел он старше. Ле Биан подумал, что эта чертова война старит всех, кто с ней соприкоснулся. Сторож ругать его не стал, а положил отечески руку на плечо.
— Ты молодой Ле Биан, не так? — произнес он. — Я твою мать хорошо знаю: из усердных усердная.
