Михаил Попов - Барбаросса
На этот раз Нерон находился в этом состоянии недолго. Он быстрым шагом двинулся вдоль по пустому дворцовому коридору, останавливаясь у каждой двери и стуча в нее кулаками.
Ему никто не отвечал.
Дворец будто вымер.
Что-то бормоча себе под нос, шлепая подошвами по холодному камню, Нерон вернулся в свою спальню и обнаружил, что с его ложа уже исчезли простыни, исчез и ларчик, в котором он хранил яд.
– Спикул! – крикнул в отчаянии Нерон.– Спикул!
Но гладиатор не явился.
– Спикул, приди! Я хочу принять смерть от опытной руки!
Император кинулся вон из спальни и, приволакивая ногу, побежал к лестнице, что спускалась к Тибру. Может быть, он хотел броситься в его темные воды. Даже наверное хотел. Но решимости ему не хватило.
У последнего спуска он замер, шепча:
– У меня нет ни недруга, ни друга.
В этом положении его застали Фаон, Спор и Эпафродит.
Он был так растроган их появлением, что даже прослезился. На их вопрос, что император тут делает, Нерон процитировал им последнюю строку из «Эдипа-изгнанника»[12]:
– «Жена, отец и мать мне умереть велят».
Все трое в один голос начали уговаривать его повременить с этим делом. Поскольку во дворце находиться было опасно – в любой момент здесь могли появиться люди Гальбы,– они советовали императору скрыться в укромном месте, где можно было собраться с мыслями и силами.
– Разве есть укромное место в этом мире всеобщего злодейства?
Фаон предложил для этих целей свою усадьбу, что стоит между Соляной и Номентанской дорогами всего в четырех милях от Рима.
В императоре внезапно проснулась решительность. Он велел подавать коней. Как был, босой, в одной тунике, он взобрался на серого жеребца. Ему подали плащ, дабы он мог укутать голову, и платок, чтобы прикрыть лицо.
Стоило небольшой кавалькаде покинуть Сервилиевы сады, как небо распорола вспышка небывало сильной молнии и раздался раскат ужасающего грома. Всадники мчались по улицам, полным народу. «Они посланы за Нероном»,– услышал Нерон вслед. Раздался второй удар грома, и конь императора шарахнулся в сторону, лицо беглеца раскрылось. Отставной солдат-преторианец, узнав его, отдал ему честь.
Доскакав до поворота Соляной дороги, Нерон велел отпустить коней, и люди стали пробираться сквозь кусты и терновник. Шли очень медленно, потому что императору все время приходилось подстилать под ноги плащи.
Наконец выбрались к задней стене виллы. Фаон посоветовал Нерону укрыться в яме, из которой брали песок для строительства, пока он сходит в дом и проверит, нет ли там засады.
– Я не пойду живым под землю.
Ожидая, когда вернется верный вольноотпущенник, император нестерпимо захотел пить. Он потребовал вина, но никто не в силах был ему подать даже воды. Спор просил его немного подождать, ибо в доме у Фаона вино, несомненно, отыщется. Не обращая внимания на, его благоразумные рассуждения, Нерон подошел к первой попавшейся луже, из которой, может быть, мгновение назад лакали собаки, и, зачерпнув оттуда, выпил. После этого он горько сказал:
– Вот напиток Нерона.
Наконец можно было пробираться на виллу. Чтобы появление императора осталось в тайне, ему пришлось на четвереньках лезть через узкий, вырытый под забором проход. Плащ его был изорван, лицо оцарапано. Едва добравшись до первой каморки, он свалился на тощую подстилку, прикрытую ветошью, но спать не стал, страшась сновидений.
Потребовал еды. Ему дали обычный хлеб, ибо ничего другого не было. Он с возмущением отказался.
– Снимите с меня мерку.
Фаон и Эпафродит поинтересовались зачем.
– Снимите с меня мерку и тут же, возле дома, на моих глазах выройте по ней могилу. Принесите воды и дров, без них не управиться с трупом.
Нерон дал еще несколько приказаний, свидетельствующих, что он принял решение умереть. Причем каждое приказание император сопровождал причитанием:
– Какой великий артист погибает!
У него на глазах посыльный вручил Фаону некое письмо. Император, проявив внезапную ловкость, выхватил его из рук вольноотпущенника. Прочитав написанное, побледнел.
Это было постановление сената, в нем Нерон объявлялся врагом, и всем, кто его увидит, надлежало схватить императора для предания казни по обычаю предков.
– Что это за казнь?
Спор, понурив голову, сказал:
– Тебя разденут догола, голову зажмут колодкой и будут сечь до тех пор, пока ты не умрешь.
Нерон вытащил два кинжала, захваченные в последний момент. Опробовал их острия, выбирая более надежный. Но нанести себе удар не смог.
– Нет, час еще не пробил.
Но, сказав это, он велел Фаону, Спору и Эпафродиту начинать крик и плач по нему, как по уже умершему.
Они отказались. Тогда император схватил Фаона за грудь и взмолился:
– Помоги мне, помоги! Я не могу умирать один. Покажи мне пример!
Вольноотпущенник ничего не успел ответить, как император рухнул на свое ложе и стал причитать:
– Дальше жить нельзя, будь разумен, дальше жить нельзя! Ты гнусен, Нерон, ты гнусен!
На улице послышался стук копыт. Это были те, кому велели захватить его живым. Император в трепете выговорил:
– Коней, стремительно скачущих, топот мне. слух поражает.
После этого велел Эпафродиту, своему советнику по прошениям, взять кинжал обеими руками и выставить вперед. Более не раздумывая, с открытыми глазами Нерон бросился на острие грудью.
Когда ворвался центурион, посланный за ним, он еще дышал. Офицер наклонился, чтобы зажать его рану плащом: ему было велено доставить преступника живым. Нерон прошептал: «Вот она, верность» – и испустил дух.
Второй пролог
Шатер императора Священной Римской империи Фридриха I Гогенштауфена стоял на большом зеленом холме. Слева его подножие обтекал небольшой извилистый ручей, справа обнимала пышная ореховая роща. И возле ручья и в роще было полно людей, лошадей и собак. Все они пребывали в слегка возбужденном; говорливом состоянии. Трехдневная передышка, данная старым императором войскам, закончилась. Было объявлено, что сегодня поход продолжится.
Третий крестовый поход.
У входа в огромный белый, украшенный синими ромбами и желтыми лентами шатер собрались все главные военачальники. Справа от входа первым стоял Николай Цорн, предводитель тяжелой рыцарской кавалерии, за ним Отто Фрейзинген, командир конных кнехтов, далее Марк Эвергейм, возглавляющий кавалерию брабантскую. Слева от входа расположились Филипп Куртнэ, Вальтер Герольдсек и фон Отто Гизебрехт, начальники соответственно наваррской пехоты, пеших кнехтов и арагонских стрелков.
Первым из шатра вышел камердинер императора Вильгельм Либенцеллер. Он подал знак герольдам, они подняли свои трубы, приложили их к губам, и над холмом вознесся торжественный, высокий, чуть хрипловатый звук.
