Том Шервуд - Серые братья
– А где Бэнсон?
И вдруг пала неожиданная тишина. Сердце моё привычно, как бы само по себе, приготовилось к неприятностям.
– Значит, вы с ним не встретились? – упавшим голосом спросила Алис.
– Мы разве должны были встретиться? – я обвёл всех недоумевающим взглядом.
– Когда ты прислал письмо, Томас, – грустно сказала Эвелин, – Бэнсон отправился тебя выручать.
– Куда?!
– В Багдад.
На ходу отстёгивая портупею, я подошёл к стоящей у стены оттоманке и сел.
– Разве я писал, что мне нужна помощь? – спросил я вслух самого себя. – Напротив, там было написано, что мы скоро увидимся.
– Бэнсон рассудил иначе, – сказала Эвелин. – И его можно понять. Как ты думаешь, смог бы он спокойно сидеть в этом доме и ждать – как у тебя всё разрешится? А если бы и сидел, то какими глазами он смотрел бы сейчас на тебя? Бэнсон отправился тебя выручать. В одиночку.
– Томас, – дрожащим голосом спросила Алис, – а там, в этом Багдаде – очень опасно?
– Даю тебе слово, – я прижал руку к груди, – что не опасно. И в Багдаде, и в Басре есть английские фактории. Там он узнает, что я спасся, и что «Дукат» ушёл в Англию. И повернёт домой. Думаю, что он уже на пути сюда. Алис! Бэнсон сильный, удачливый и бесстрашный. Он обязательно скоро вернётся. – И не удержался, прибавил с досадой: – Я же написал, что всё хорошо! Что скоро увидимся!
Тут выступил вперёд мой добрый старый Давид.
– Скажи, Том, – глубоко вздохнув, спросил он, – правильно ли я понял…
– Правильно, дорогой мой учитель. Правильно. Поспеши-ка домой, – Эдд и Корвин, бьюсь об заклад, сейчас настёгивают лошадей и будут там с минуты на минуту.
– А я побегу вниз, на кухню – всплеснула руками толстенькая и ничуть не постаревшая миссис Бигль. – О-ой, сколько народа сегодня кормить придётся!..
Минутная тягостная пауза проходила, и все снова начали радостно переговариваться.
– Мистер Том, – неуверенно попросил Генри, – пока миссис Бигль готовит вам завтрак, не могли бы вы присесть за этот стол, и хоть немного нам рассказать, что видели и где были?
Я порывисто встал с оттоманки и, шагнув к столу, громко, с воодушевлением заявил:
– Чудеса с нами произошли – как жуткие, так и весёлые. Так что приготовьтесь и пугаться, и радоваться!
Торопливо, грохоча стульями, обитатели нашего дома стали рассаживаться за огромным овальным столом. Я же, улучив секунду, тихо спросил Эвелин:
– Мебельные дела кто ведёт? Луис?
– Нет, – ответила мне жена. – Все дела веду я.
– Хорошо, – я осмотрелся и громко позвал: – Носатый!
– Я здесь, капитан! – выкрикнул он, замирая на месте и бросая воняющую порохом аркебузу прикладом к ноге.
– Ступай-ка, друг, вниз, в салон. Приготовь его к тому, что скоро туда заявятся полсотни усталых и желающих выпить матросов. Возьми денег побольше, спроси миссис Бигль, чего нужно прикупить из еды, и – на рынок. Да загони во двор мою лошадь, – я, кажется, её даже не привязал.
Вот так, Носатый умчался, а я, отставив стул, стал усаживаться под нетерпеливыми взглядами, принимая вид нарочито весомый и важный.
– Однажды, – сказал я, усевшись и достав трубку, – один турецкий паша решил сделать своему султану подарок…
Торговец секретами
День пролетел – суматошный и радостный. Алис показывала мне их с Бэнсоном сына – маленького Тома (глазёнки – как две капли воды – бэнсоновы), Луис и Анна-Луиза принесли ещё более крохотного Эдвина (которого дед, когда впервые взял на руки, объявил будущим пэром Англии). Стоун привёз бумаги из адмиралтейства. Генри хвалился библиотекой. Эдд и Корвин, общие любимцы и баловни, то появлялись, то исчезали. Давид, впервые, наверно, за этот год успокоившись, лежал, накрытый одеялом, на оттоманке в обеденной зале и негромко храпел. Шум, топот и крики утихли лишь к вечеру.
Вечером Эвелин, усадив меня, как маленького, в ванну и отмывая от дорожных пыли и тягот, негромко и неторопливо рассказывала о новостях.
– Я поменяла трубы, – говорила она, – видишь, вместо свинцовых теперь железные. Приобрела водогрейный котёл – теперь он стоит в подвале, а здесь, как только откроешь кран – идёт горячая вода. И ещё я тебе сделала подарок.
– Какой?
– Ты помнишь надстройку над третьим этажом в южном крыле?
– Конечно помню. Но я едва заглянул туда – и распорядился заколотить. Бывший хозяин там сложил вещи, которые не увёз сразу.
– Бывший хозяин забрал-таки свои вещи. И помещение освободилось. И его-то я тебе и дарю.
– Но, Эвелин, ты что-то недоговариваешь?
– Кое-что.
– Выкладывай сейчас же это кое-что. Не томи!
– Это прекрасная комната, пять на пять ярдов, с двумя окнами и стенами почти в ярд толщиной. Я отремонтировала её – новые рамы, пол, двери. Но главное, Том, там есть камин, с круглой такой топкой…
– С круглым порталом.
– С круглым порталом. И он отменно работает – я приглашала трубочиста, чтобы он проверил трубу. И вот однажды я смотрела на эту надстройку снизу, со двора, и обнаружила странную вещь. Меня заинтересовал небольшой, но широкий выступ в стене – как я поняла, для каминного дымохода. Но для дымохода он был слишком широк! Побоявшись, что меня засмеют, я незаметно измерила. Получилось, что камин в комнате занимает два ярда. А выступ снаружи, за стеною, – четыре! Тогда я, опять скрытно, взяла молоток и отбила штукатурку со стены рядом с камином.
– И что там? Кирпич?
– Нет, Томас. Там сейф.
– Подожди-подожди… То есть как?
– Очень старый, железный, встроенный в стену сейф в рост человека, с толстой дверцей, с отпертым замком и совершенно пустой.
– А… а зачем тогда его нужно было прятать за штукатурку?
– Это ты уже сам разгадывай. Я только знаю, что у тебя теперь есть отдельный, тихий и очень уютный ка-би-нет.
Мы, конечно же, отправились в это захламленное в прошлом помещение (я оставлял мокрые следы на паркете) и, зажёгши свечи, рассмотрели и сейф, и камин, и даже – какой вид из окон. Повернувшись к Эвелин, я с волнением и нежностью произнёс:
– Ни у кого на свете нет такой жены, как у меня, до бессовестности счастливого человека.
– Я тебя так ждала, – прошептала она, прижавшись щекой к моему плечу.
Стоит ли говорить, что на следующий вечер я, Луис, Энди и Эвелин собрались в моём кабинете, где на полу были расставлены привезённые с «Дуката» сундуки с золотом, жемчугом, драгоценностями. Два стола и две длинные лавки были подняты в эту мансарду, и на них мы выкладывали и сортировали сокровища.
Под столами поставили два больших дубовых ведра, и в них сбрасывали древние, четырнадцатого века, серебряные гроуты. На лавки выкладывали бумажные малоценные шотландские банкноты, и там же – римские, банка «Святого Духа». На один из столов отправлялись испанские серебряные песо и золотые дублоны. На втором в виде массивных крепостных стен выстраивались шпалеры из сложенных в столбцы золотых ноблей; отдельно – массивные, тяжкие соверены Генриха Седьмого; следом – уже скромных размеров соверены Генриха Восьмого. Потом – уже вовсе маленькие соверены Георга Третьего. Потом – очень красивые, со слоном, «гвинейские» золотые Карла Второго. Потом – столетние, тысяча шестьсот пятидесятого года золотые фунты, отчеканенные во время управления Парламента. И, наконец, мои любимые современные золотые гинеи, – их мы складывали в роскошные, надменные, Ганзейского торгового дома портфунты, на стальных пряжках которых были выбиты клейма мастера Базеля. В один такой прочный, высочайшего качества кожи, со смоляной прошивкой кошель входило золота ровно на одну тысячу фунтов.
