Николай Черкашин - Нелегал из Кенигсберга
От классического разведчика у Луня было разве что ни чем особым не запоминающееся лицо. Никаких броских примет. Ну, еще обаятельная улыбка, которая так помогала ему в вербовочных беседах или при знакомстве с нужными женщинами.
Вербовать «нужных женщин» через постель Резидент полагал весьма надежным и эффективным способом добычи информации. Но Лунь за все десять лет своей службы в военной разведке так ни разу и не применил этот способ, хотя слыл в своих кругах толковым вербовщиком. Обольщение будущих поставщиц информации полагал он делом бесчестным и не достойным настоящего мужика. Об этом они с Орланом не раз спорили под настроение и если располагала обстановка. Они хорошо знали друг друга еще по учебе в Ропшинской спецшколе и были откровенны между собой настолько, насколько позволяла весьма относительная в их случае субординация «начальник — подчиненный».
— Да, да, ты сейчас скажешь, что разведку, как и революцию, в белых перчатках не делают, — упреждал Лунь оппонента, — и для добычи материала все средства хороши. Ведь скажешь же?!
— Скажу! — усмехался Орлан.
— Да, не делают, соглашусь и я. Но перчатки перчаткам рознь! Можно работать не в белых, а в черных драных перчатках монтера, а можно в вонючих рукавицах говночиста.
— Ну, ты хватил! Жизнь заставит — и рукавицы говночиста натянешь, а может быть, и голыми руками в дерьме будешь рыться.
— И опять я с тобой не спорю! — коварно соглашался Лунь. — Но зачем же без крайней нужды это делать? Вот ты, допустим, затащил бабу в постель, а потом она тебе начинает информацию поставлять. Но это та же проституция, только наоборот! Получается, не ты с женщиной расплачиваешься, а она с тобой — за доставленное удовольствие. Хорошо, если только удовольствие, а то ведь за страх и шантаж. Это вообще хуже всякого сутенерства!
— Да что ты из себя Исусика строишь?! — начинал выходить из себя Орлан. — Тоже мне — святой Ибукентий! Просто ты ни разу баб не фаловал!
— Как это «ни разу»?! А кто тебе мадам Бовари вербанул? А Маркитанку? И заметь — никаких постельных отношений. За идею пошли!
— Э… На одной идее далеко не уедешь, — усмехался Орлан, поседевший раньше своих сорока пяти. — Идеалист ты, братец. А марксизм на корню не признает идеализма. Переходи лучше в наш лагерь — к материалистам. Оно надежнее… Давай лучше пивка повторим, пока мы еще на свободе… Хе-хе!
В последнюю встречу Орлан сказал Луню то, о чем сам не раз размышлял:
— Если библейские заповеди изложить на современном юридическом языке, они обросли бы таким множеством оговорок, толкований, исключений, комментариев, что составили бы целый том. А нашему брату, нелегалу, вообще дано особое право нарушать все Христовы заповеди: убий ради пользы Великого дела, укради секреты врага, прелюбодействуй и пожелай для пользы Великого дела жену своего ближнего, если она поможет принести эту пользу. И, конечно же, никогда не подставляй ударившему тебя вторую щеку! Сам бей! И лучше всего — первым. Можно и из-за угла.
Лунь нахмурил брови:
— Выходит, мы и есть антихристы. Все делаем против Христа. Ведь он в своем Завете не сделал никаких оговорок насчет пользы Великого дела…
— Он не сделал. Сделал их Великий Вождь, который сказал: все, что идет во благо мировой революции, — нравственно.
Это разговор надолго засел в памяти Луня. Он вспоминал его всякий раз, когда приходилось переступать черту, которая отделала его от мира порядочных людей, скопом отнесенных Орланом к обывателям, бюргерам, мещанам… Они — мирские, а мы — избранные… Мы — разведчики. Да еще военные.
* * *В Кёнигсберге Лунь работал вот уже третий год. У него было неплохое для нелегала прикрытие — хозяин антикварного магазинчика. Магазин находился в Обертайхе — на Верхних прудах — в тихом зеленом районе, рядом с Ботаническим садом. От центра города всего семь трамвайных остановок, да и северная окраина недалече. Старинный двухэтажный особнячок с антикварно-букинистической лавкой на первом этаже и жильем в антресолях Луню подарил родной Разведупр, который после прихода Гитлера к власти денег на нелегальную агентуру не жалел. Дом перекупили за полцены у хозяина-еврея — тот вовремя успел уехать в Швецию. Особнячок был хорош всем: и встроенным в цокольный этаж гаражом, рядом же два просторных чулана — один для продовольствия, другой для склада книг и антиквариата. На втором этаже — две спаленки, кухня и ванная. На мансарде — кабинет с книжными шкафами и гостевая комнатка. Отсюда, из гостевой комнаты, можно было удобно выходить на крышу — прямо на трап, ведущий на мостик, перекинутый для трубочиста между двумя трубами: своей и на крыше соседа. Так что в случае экстренного и незаметного покидания дома можно было в считанные минуты оказаться на соседской крыше, а оттуда спуститься по пожарной лестнице в его сад. Лунь сразу же обследовал этот маршрут и пришел к выводу, что он вполне безопасен. Правда, если бы незваные гости стояли бы и в его собственном дворике, тогда бы незаметно сбежать не удалось. Второй потайной выход был из книжного чулана. Его фрамуга открывалась в бетонированный приямок, и позволяла пролезать в проход между торцом дома и каменной стеной палисадника. Лунь испытал и этот крысиный лаз.
Если нагрянет гестапо, хозяин дома знал что делать. Главное, чтобы они не взяли особняк в плотное кольцо. Тогда конец. Но если приедут в расчете застать владельца врасплох, то есть будут ломиться только через парадное, тогда шансы ускользнуть из дома есть. Лунь определял их как фюнфциг-фюнфциг — пятьдесят на пятьдесят. Это был хороший процент.
Об этих тайных выходах Лунь, конечно же, рассказал и своей служебной жене Кларе. Клара (она же Сабина, в миру же — Клара Теодоровна Ленц, радистка-шифровальщица) была дочерью коммуниста из немцев Азербайджана и питерской латышки, работавшей в Смольном. В свои 35 она сохраняла хорошую спортивную фигуру, но была не очень красива: маленькие, близко посаженые серые глаза, широкий рот.
Луню стоило больших усилий над собой, чтобы выполнять свои супружеские обязанности. Благо Клара не была наделена горячим темпераментом, хотя ее детство и прошло под знойным солнцем Баку.
Вдвоем с шефом они разработали подробнейшую легенду прикрытия.
Итак, он Уго Шведер, родился в немецкой колонии под Царицыным, в Сарепте, в 1898 году. Мать — полька, отец — немец. Именно этим материнским влиянием объясняется его славянский выговор. В 1916-м, окончив ускоренные курсы прапорщиков, командовал взводом под Сморгонью, «русским Верденом». Солдаты говорили: «Кто под Сморгонью не воевал, тот войны не знал». Он войну знал…
