Александр Дюма - Три мушкетера
— Вы уже были в монастыре, — возразил палач, — и ушли оттуда, чтобы погубить моего брата.
Миледи в ужасе вскрикнула и упала на колени.
Палач приподнял ее и хотел отнести к лодке.
— Ах, боже мой! — закричала она. — Боже мой! Неужели вы меня утопите?..
Эти крики до такой степени надрывали душу, что д'Артаньян, бывший до сих пор самым ожесточенным преследователем миледи, опустился на ближайший пень, наклонил голову и заткнул ладонями уши; но, несмотря на это, он все-таки слышал ее вопли и угрозы.
Д'Артаньян был моложе всех, и он не выдержал:
— Я не могу видеть это ужасное зрелище! Я не могу допустить, чтобы эта женщина умерла таким образом!
Миледи услышала его слова, и у нее блеснул луч надежды.
— Д'Артаньян! д'Артаньян! — крикнула она. — Вспомни, что я любила тебя!
Молодой человек встал и шагнул к ней.
Но Атос выхватил шпагу и загородил ему дорогу.
— Если вы сделаете еще один шаг, д'Артаньян, — сказал он, — мы скрестим шпаги!
Д'Артаньян упал на колени и стал читать молитву.
— Ну, палач, делай свое дело, — проговорил Атос.
— Охотно, ваша милость, — сказал палач, — ибо я добрый католик и твердо убежден, что поступаю справедливо, исполняя мою обязанность по отношению к этой женщине.
— Хорошо.
Атос подошел к миледи.
— Я прощаю вам, — сказал он, — все зло, которое вы мне причинили. Я прощаю вам мою разбитую жизнь, прощаю вам мою утраченную честь, мою поруганную любовь и мою душу, навеки погубленную тем отчаянием, в которое вы меня повергли! Умрите с миром!
Лорд Винтер тоже подошел к ней.
— Я вам прощаю, — сказал он, — отравление моего брата и убийство его светлости лорда Бекингэма, я вам прощаю смерть бедного Фельтона, я вам прощаю ваши покушения на мою жизнь! Умрите с миром!
— А я, — сказал д'Артаньян, — прошу простить меня, сударыня, за то, что я недостойным дворянина обманом вызвал ваш гнев. Сам я прощаю вам убийство моей несчастной возлюбленной и вашу жестокую месть, я вас прощаю и оплакиваю вашу участь! Умрите с миром!
— I am lost! 18 — прошептала по-английски миледи. — I must die! 19 — И она без чьей-либо помощи встала и окинула все вокруг себя одним из тех пронзительных взглядов, которые, казалось, возгорались, как пламя.
Она ничего не увидела.
Она прислушалась, но ничего не уловила.
Подле нее не было никого, кроме ее врагов.
— Где я умру? — спросила она.
— На том берегу, — ответил палач.
Он посадил ее в лодку, и, когда он сам занес туда ногу, Атос протянул ему мешок с золотом.
— Возьмите, — сказал он, — вот вам плата за исполнение приговора. Пусть все знают, что мы действуем как судьи.
— Хорошо, — ответил палач. — А теперь пусть эта женщина тоже знает, что я исполняю не свое ремесло, а свой долг.
И он швырнул золото в реку.
Лодка отчалила и поплыла к левому берегу, увозя преступницу и палача.
Все прочие остались на правом берегу и опустились на колени.
Лодка медленно скользила вдоль каната для парома, озаряемая отражением бледного облака, нависавшего над водой. Видно было, как она пристала к другому берегу; фигуры палача и миледи черными силуэтами вырисовывались на фоне багрового неба.
Во время переправы миледи удалось распутать веревку, которой были связаны ее ноги; когда лодка достигла берега, миледи легким движением прыгнула на землю и пустилась бежать.
Но земля была влажная; поднявшись на откос, миледи поскользнулась и упала на колени.
Суеверная мысль поразила ее: она решила, что небо отказывает ей в помощи, и застыла в том положении, в каком была, склонив голову и сложив руки.
Тогда с другого берега увидели, как палач медленно поднял обе руки; в лунном свете блеснуло лезвие его широкого меча, и руки опустились; послышался свист меча и крик жертвы, затем обезглавленное тело повалилось под ударом.
Палач отстегнул свой красный плащ, разостлал его на земле, положил на него тело, бросил туда же голову, связал плащ концами, взвалил его на плечо и опять вошел в лодку.
Выехав на середину реки, он остановил лодку и, подняв над водой свою ношу, крикнул громким голосом:
— Да свершится правосудие божие!
И он опустил труп в глубину вод, которые тотчас сомкнулись над ним…
Три дня спустя четыре мушкетера вернулись в Париж; они не просрочили своего отпуска и в тот же вечер сделали обычный визит г-ну де Тревилю.
— Ну что, господа, — спросил их храбрый капитан, — хорошо вы веселились, пока были в отлучке?
— Бесподобно! — ответил Атос за себя и за товарищей.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Шестого числа следующего месяца король, исполняя данное им кардиналу обещание вернуться в Ла-Рошель, выехал из столицы, совершенно ошеломленный облетевшим всех известием, что Бекингэм убит.
Хотя королева была предупреждена, что человеку, которого она так любила, угрожает опасность, тем не менее, когда ей сообщили о его смерти, она не хотела этому верить; она даже неосторожно воскликнула:
— Это неправда! Он совсем недавно прислал мне письмо.
Но на следующий день ей все же пришлось поверить роковому известию:
Ла Порт, который, как и все отъезжающие, был задержан в Англии по приказу короля Карла I, приехал и привез последний, предсмертный подарок, посланный Бекингэмом королеве.
Радость короля была очень велика, он и не старался скрыть ее и даже умышленно дал ей волю в присутствии королевы: Людовик XIII, как все слабохарактерные люди, не отличался великодушием.
Но вскоре король вновь стал скучен и угрюм: чело его было не из тех, что надолго проясняются; он чувствовал, что, вернувшись в лагерь, опять попадет в рабство. И все-таки он возвращался туда.
Кардинал был для него зачаровывающей змеей, а сам он — птицей, которая порхает с ветки на ветку, но не может ускользнуть от змеи.
Поэтому возвращение в Ла-Рошель было очень унылым. Особенно наши четыре друга вызывали удивление своих товарищей: они ехали все рядом, понурив голову и мрачно глядя перед собой. Только Атос время от времени поднимал величавое чело, глаза его вспыхивали огнем, на губах мелькала горькая усмешка, а затем он снова, подобно своим товарищам, впадал в задумчивость.
После приезда в какой-нибудь город, проводив короля до отведенного ему для ночлега помещения, друзья тотчас удалялись к себе или шли в расположенный на отшибе кабачок, где они, однако, не играли в кости и не пили, а только шепотом разговаривали между собой, зорко оглядываясь, не подслушивает ли их кто-нибудь.
