Тим Уиллокс - Религия
Они дошли до недавно разрушенного моста, по которому раньше пересекали канал; и сам канал, и берег были совершенно пустынны. Одинокая пустая барка стояла наготове. Они погрузились на борт, и рыцари повезли Тангейзера по неподвижной черной воде в крепость Святого Анджело.
Они скользили по водной глади, и Тангейзер сунул руку за борт; все его раны тут же обожгло соленой водой. Пандольфо с Маррой сидели на веслах, он мог бы запросто выбросить их за борт, и доспехи тут же утянули бы их на дно. Де Корро он прикончил бы голыми руками. Но Тангейзер ограничился одними только фантазиями. Барка подошла к причалу, и они высадились.
При свете факелов рыцари провели его через темную пустынную крепость. Теперь, когда здесь не била ключом жизнь, никто не суетился, крепость походила на монументальную гробницу. Они шагали через лабиринт коридоров, где звук их шагов терялся в громадной давящей пустоте, не оставляя по себе даже эха, словно целью их путешествия было попасть в никуда, которого пока не удавалось достичь никому. Странные шепотки, неясные и потусторонние, проносились за кругом света, который отбрасывали их факелы, Марра с Пандольфо переглядывались, и в их глазах отражался страх. Тангейзер подавил свои собственные страхи, поскольку от них не было толку. Они спустились по лестнице, потом еще по одной, по третьей, и Тангейзер снова представил, как исчезает в непроницаемой темноте, а затем нападает на них и убивает в этих лишенных названия катакомбах. Тангейзер осознал, что, куда бы его ни вели, не сравнимая ни с чем темнота отныне станет его миром, и он решил сделать ее своей: ведь если он не сроднится с ней, эта темнота проглотит его. Они дошли до широкой двери, окованной железом, появился ключ, дверь открыли, и Тангейзер шагнул во мрак первым, не дожидаясь приглашения.
Воздух был сырой и холодный, в нем стоял сильный запах мочи и высохших экскрементов, как раз такой, какого обычно и ждут от глубокой и страшной темницы вроде этой. Когда они вошли, де Корро велел ему снять всю одежду, и он подчинился, не споря. Пока Тангейзер раздевался, он спрятал в ладони три последних камня бессмертия. Он стоял перед ними в мерцающем пламени, голый, как яйцо, с которого сняли скорлупу. Но золотой браслет со львиными головами он снимать не стал и взглядом дал понять своим тюремщикам, что лучше им и не пытаться этот браслет снять. Тангейзер видел: его спокойствие действует на нервы обоим итальянцам и распаляет ненависть де Корро, и, поскольку это ничего ему не стоило, он улыбнулся последнему.
Жестами они велели ему пройти дальше по этой подземной пещере, пока перед ним в полу не разверзлась непроницаемо-черная дыра. Все остановились, его тюремщики подняли факелы, чтобы в их свете он смог рассмотреть дыру.
Яма была девять футов в ширину и одиннадцать в глубину. По форме она напоминала перевернутый колокол и была вырезана прямо в островной породе, на которой был возведен форт Сент-Анджело. Поразительная, совершенная симметрия этого углубления и безупречная окружность его пасти изумили Тангейзера. Даже самый крупный и могучий человек не сумел бы выбраться из этой ямы без посторонней помощи. А геометрическая правильность заключала в себе причину того страха, каким веяло от ямы. Тангейзер едва ли не разразился аплодисментами, поскольку это, без всякого сомнения, была самая зловещая тюрьма во всей вселенной. Придумать и выстроить подобное могла только Религия.
Затем, в неровном желтом свете, он разглядел, что ее безупречность нарушена в нижней части многочисленными картинками, выполненными с такой же неуклюжестью, как изображения, оставленные в пещерах исчезнувшими народами. Голые стены внизу были исцарапаны… он понятия не имел, чем именно. Может быть, кольцами, ногтями, костями или зубами. Картинки были разбросаны по стенам совершенно беспорядочно и дико, словно выполненные слепцом, сошедшим вдруг с ума: многочисленные кресты, часто весьма странных пропорций; слова «Иисус» и «Господь» и еще «милосердие», написанные на разных языках; зарубки, с помощью которых считали дни, хотя они были нацарапаны как попало и ими было невозможно пользоваться; изображения надгробий; но самым высокохудожественным из всего было изображение висельника. Это были последние следы, оставленные в этом мире бывшими узниками ямы.
Де Корро посмотрел на Тангейзера, а Тангейзер посмотрел на него.
— Это Гува, — пояснил Эскобар де Корро. — Темница, предназначенная для рыцарей-предателей и злодеев. Если попал сюда, то выйти отсюда можно только к месту казни.
Тангейзер плюнул ему в лицо.
Де Корро был настолько шокирован этим оскорблением, что отшатнулся назад, потерял равновесие и едва сам не свалился в яму. Если бы он упал, все попытки Тангейзера сдержаться оказались бы тщетны, Пандольфо и Марра умерли бы прямо здесь. С решимостью, какая могла проистекать только из строжайшего приказа, отданного человеком, которого они опасались, Марра с Пандольфо удержали трясущегося кастильца, не дав ему изрубить Тангейзера на куски. Значит, все сходится: Людовико приказал им не поддаваться гневу, это не мог быть никто другой, и в этом заключалось доказательство — Людовико хочет, чтобы он оставался в живых; только это и помешало Тангейзеру прикончить рыцарей.
— Когда мы встретимся в следующий раз, — сказал де Корро, — ты умрешь.
Марра уронил в яму кожаную флягу с водой, а де Корро шагнул, чтобы толкнуть вслед за ней Тангейзера. Но тот не доставил ему подобного удовольствия. Он спрыгнул в яму сам, схватившись одной рукой за край, чтобы смягчить падение. Тангейзер приземлился, не добавив себе новых ран, соскользнул на заду по склону ямы. Он тут же поднялся и оглядел стены, увидел еще раз в ускользающем свете нацарапанную внизу виселицу. После чего факелы отодвинулись от края его уединенного обиталища, а вместе с ними ушел и свет.
Тангейзер решил сохранять бодрость.
По крайней мере, пока что у него имеются для этого средства. Он положил под язык один из камней бессмертия. Потом он размял оставшиеся две пилюли, придавая им форму конуса, и засунул в уши: так они будут и в безопасности, и под рукой. Горьковатый вкус опиума, цитруса и золота наполнил рот. Эта горечь почему-то утешила его, он сам не знал почему. Затем дверь Гувы с шумом захлопнулась, спустилась абсолютная тьма, а вместе с ней пришло и всеобъемлющее молчание, такое же абсолютное.
Часть пятая
КРОВАВО-КРАСНЫЕ РОЗЫ
Четверг, 6 сентября 1565 года
Здание суда — потайная темница
Людовико сидел на троне великого инквизитора в палате трибунала. Здесь очищались души, здесь определялись и устраивались сиюминутные судьбы и виновных, и невиновных. Красота закона заключалась в его непорочности, в ясности его указаний и назначения, его абсолютной свободе от всякого чувства. В залах суда любое смущение или колебание исчезали, уступая место решению, верному или неверному. И до тех пор, пока эта непорочность, этот процесс уважались, всякая ошибка, нарушающая справедливость, оставалась в ведении вечности. Но только какой закон смог выкорчевать его сомнения, его собственное смятение и чувство вины?
