Мишель Зевако - Сын шевалье

И, отвернувшись от фехтмейстера, неподвижно стоявшего с рапирой в руке, в полном оцепенении от охватившего его глубочайшего удивления, он взял под руку Пардальяна и увлек в сторону, спрашивая:

— Вы так же поступили бы на моем месте, отец?

Пардальян не ответил, а только многозначительно улыбнулся сыну. Жеан, кивнув, прошептал:

— Я рад, что вы одобряете мое решение, сударь.

Они вернулись к карете. Король, высунув голову в окно, весело скомандовал:

— Господа де Пардальяны, вы поедете со мной.

И добавил с хитрой улыбкой:

— Нам нужно уладить одно семейное дельце.

Пока Пардальян с сыном садились в карету, Генрих внимательно наблюдал за тремя храбрецами, застывшими, будто на параде, а потом распорядился:

— А вы будете сопровождать нас… Кажется, вы никогда не расстаетесь со своим вожаком?

Эскаргас, Гренгай и Каркань, на глазах раздувшись от радости и не зная, как выразить распиравшие их чувства, приложили руку к сердцу и грянули дружно:

— Да здравствует король!

Генрих, от души расхохотавшись, заметил одобрительно:

— Клянусь Святой пятницей! У этих молодцов отменные легкие!

— Не только легкие, сир, — серьезно отозвался Жеан, — руки и сердца ничуть не хуже!

— В Лувр, господа! — крикнул король.

Кавалькада тронулась рысью: впереди Витри со своими гвардейцами, затем Бельгард, Лианкур, Бассомпьер и Монбазон — перед королевской каретой, Каркань, Эскаргас и Гренгай — возле окошек, согласно распоряжению монарха, а замыкающие сзади — Неви и его лучники.

Между тем трое храбрецов, опьянев от восторга, не нашли лучшего средства для выражения радостных чувств, как поминутно восклицать: «Да здравствует король!» Естественно, каждый раз к этому возгласу присоединялась свита. А у Сент-Антуанских ворот клич был подхвачен толпой, всегда склонной к подражанию. Но поскольку любому событию требуется объяснение, мгновенно распространился слух, что король избегнул какой-то опасности и что трое храбрецов устрашающего вида, гордо гарцевавшие возле кареты, спасли доброго государя от неминуемой смерти.

Поэтому от городских ворот до Лувра королевскую карету встречали оглушительной овацией и исступленными ликующими воплями, отчего монарх, никогда не слышавший ничего подобного, пришел в великолепное настроение.

Глава 77

ОТЕЦ И СЫН ПАРДАЛЬЯНЫ

В карете король, вложив руку Бертиль в ладонь оглушенного счастьем Жеана, сказал:

— Полагаю, что я могу частично загладить причиненное вам зло, вручив вас вашему избраннику, который вполне достоин обладать подобным сокровищем.

И, поскольку он не умел держаться в рамках этикета в кругу верных друзей, ибо гасконская натура всегда брала в нем верх над благопристойностью, добавил игриво:

— Когда и где свадьба?

Ему ответил Пардальян:

— В Сожи, сир, через месяц. Без пышных церемоний и как можно скромнее.

— Потому что счастливцам никто не нужен! — воскликнул король, смеясь от всего сердца. — Будь по-вашему! Только я, может быть, приглашу себя сам.

— Мы сохраним незабываемое воспоминание об этой неслыханной чести! — возгласил Пардальян, и было невозможно понять, шутит он или говорит серьезно.

— При одном условии: мое присутствие не должно нарушить родственной атмосферы этого торжества. Черт возьми, я ведь тоже некоторым образом член семьи!

И, обратившись к Жеану, который ничего не замечал, с восторгом глядя на Бертиль, отвечавшую ему нежной улыбкой, Генрих добавил:

— Пусть вас не удивляет, что я не даю за девочкой приданого. Из объяснений вашего отца вы поймете, что в сравнении с вами я просто нищий.

Из Лувра Бертиль проводили к герцогу и герцогине д'Андильи, которые только теперь узнали, кто такой Жеан Храбрый. Они приняли влюбленных, как своих собственных детей.

Пардальян, оставив молодых людей в доме друзей, отправился на улицу Сент-Оноре к Кончини. Встретила его Леонора Галигаи. Беседа продлилась не более четверти часа. Пардальян вышел с довольной улыбкой, говоря себе:

— Теперь Кончини укрощены. У меня есть все основания полагать, что этот урок пойдет им впрок. Мои дети могут не опасаться более этих итальянских интриганов. Остается уладить дело с сокровищем.

На следующий день Пардальян привел своего сына к Монмартрскому эшафоту. Жеан побледнел, оказавшись здесь вместе с отцом, но мужественно приступил к рассказу об ужасном искушении, которому едва не поддался. Пардальян прервал его с первых же слов, говоря:

— Я знаю. Я был тут. Я все видел и слышал.

Они откопали клад, и на сей раз дело обошлось без тех страшных переживаний, что выпали на долю Жеана во время его одиноких поисков. Когда перед ними предстал сундук с баснословным богатством, Пардальян сказал, пристально глядя на сына:

— Сокровище, которое ты едва не похитил, принадлежит тебе… Что ты намерен делать с этой грудой золота?

Жеану показалось, что голос отца при этих словах как-то странно дрогнул. Какое-то время он смотрел на груду золота, как назвал ее Пардальян, а затем, подняв свое тонкое лицо, произнес:

— Говорят, сударь, что вы, получив великолепное имение Маржанси, отдали все доходы от него беднякам округи, и те пользуются им, словно своим достоянием, что не вызывает у вас никаких возражений?

— Это правда, — холодно ответил Пардальян.

— Говорят еще, что вы, унаследовав от жены двести тысяч ливров, раздали их неимущим квартала Сен-Дени?

— И это правда.

— Говорят наконец, что вы не позволили королю, обязанному вам своей короной, отблагодарить вас ни титулом, ни должностью, ни состоянием?

— Тоже правда.

— Я думаю, сударь, что богатств этого сундука не хватит, чтобы облагодетельствовать тысячи несчастных… А для одного человека это много… Слишком много!

— Ах, вот что! — промолвил Пардальян, и глаза его заискрились. — Посмотрим, к чему ты клонишь?

— Вот к чему, сударь: мне, всегда прозябавшему в нищете, сто тысяч экю представляется вполне приличной суммой!

— Дьявольщина! Сто тысяч экю! Еще бы!

— Сожи и Вобрен принадлежат Бертиль. Мне не хотелось бы запускать руку в карман жены. Поэтому я возьму себе сто тысяч экю из этого сокровища. Вам это кажется разумным?

— Действительно* это вполне разумно.

— Кроме того, я возьму четыреста тысяч ливров… для моих друзей, которых вы хорошо знаете.

— Каждому по сто тысяч ливров. Этого достаточно.

— Остальное я раздам беднякам.

— Им достанется хороший куш, мой сын.

— Но есть еще вы, сударь.

— Ах, черт возьми! Правда, есть еще я. Посмотрим, что же ты собираешься уделить мне?

Жеан покачал головой и, взяв своего отца за руки, сказал с волнением, идущим от сердца: