Бернард Корнуэлл - Властелин Севера. Песнь меча (сборник)
– Я бы это так не назвал, – защищающимся тоном сказал он, – но мы любим друг друга.
«Итак, Этельфлэд выпила горькой воды перед тем, как согрешила, и это было очень умно с ее стороны», – подумал я.
Я улыбнулся, подумав о ней, а потом отправился на пир Зигфрида.
* * *Этельфлэд посадили на почетном месте, справа от Зигфрида, я сидел рядом с ней. Эрик разместился по левую руку Зигфрида, рядом с Эриком сел Хэстен.
Я заметил, что Этельфлэд ни разу не взглянула на Эрика. Ни один из наблюдавших за ней людей – а множество мужчин в зале интересовались дочерью короля Уэссекса – не мог с уверенностью сказать, что она стала любовницей Эрика.
Скандинавы знают, как задавать пиры. Было много еды, вволю эля и развлечений. Там были жонглеры и люди на ходулях, музыканты, акробаты и сумасшедшие, заставлявшие гостей за столами разражаться смехом.
– Мы не должны смеяться над безумцами, – сказала мне Этельфлэд.
Она едва прикоснулась к еде, только слегка поклевала из миски с вареными моллюсками.
– С ними хорошо обращаются, – ответил я. – И у них наверняка есть неплохой кров и еда.
Я наблюдал за тем, как голый сумасшедший судорожно искал свой пах. Он все время оглядывал хохочущих гостей, не в силах понять, откуда раздаются звуки. Женщина со спутанными волосами, подстрекаемая хриплыми криками, снимала свои одежды одну за другой, не сознавая, почему она это делает.
Этельфлэд уставилась на стол.
– Есть монастыри, где присматривают за безумными, – сказала она.
– Только не в тех местах, где правят датчане, – ответил я.
Некоторое время Этельфлэд молчала.
Два карлика потащили полностью раздевшуюся женщину к голому мужчине, и зрители рухнули от смеха.
Этельфлэд на мгновение подняла глаза, содрогнулась и снова опустила взгляд.
– Ты говорил с Эриком? – спросила она.
Мы могли без опаски разговаривать по-английски, потому что никто не мог нас подслушать. И даже если бы нас услышали, бо́льшая часть сказанного нами осталась бы непонятной.
– Как ты и хотела, – заметил я, поняв, что именно поэтому Этельфлэд постаралась увести отца Виллибальда в дом. – Ты как следует исповедалась?
– А тебе какое дело?
– Никакого, – ответил я и засмеялся.
Этельфлэд посмотрела на меня с очень смущенной улыбкой и покраснела.
– Итак, ты нам поможешь?
– Помогу сделать что?
Она нахмурилась.
– Эрик тебе не сказал?
– Он сказал, что ты желаешь моей помощи, но какой именно?
– Помоги нам отсюда уехать.
– А что сделает твой отец, если я тебе помогу? – спросил я – и не получил ответа. – Я думал, ты ненавидишь датчан.
– Эрик норвежец, – ответила Этельфлэд.
– Датчане, норвежцы, норманны, викинги, язычники – они все враги твоего отца.
Этельфлэд посмотрела на открытое пространство рядом с очагом, где два голых безумца теперь боролись, вместо того чтобы заниматься любовью, как, без сомнения, предвкушала аудитория. Мужчина был больше, но тупее, и женщина под громогласные ободряющие крики била его по голове пучком подобранного с пола тростника.
– Почему они позволяют им это делать? – спросила Этельфлэд.
– Потому что их это развлекает, – ответил я, – и потому что у них нет своры одетых в черное клириков, которые рассказывали бы им, что правильно, а что неправильно. И за это, моя госпожа, я их и люблю.
Она снова опустила глаза.
– Я не хотела влюбляться в Эрика, – тихо проговорила Этельфлэд.
– Но влюбилась.
В глазах ее стояли слезы.
– Я ничего не могла с собой поделать. Я молилась, чтобы этого не произошло, но чем больше молилась, тем больше о нем думала.
– И вот ты его любишь.
– Да.
– Он хороший человек, – заверил я.
– Ты так думаешь? – жадно спросила она.
– И я вправду так думаю.
– И он собирается стать христианином, – воодушевленно продолжала Этельфлэд. – Он мне это пообещал. Он хочет стать христианином. Правда!
Это меня не удивило. Эрик давно показывал, как его зачаровывает христианство, и я сомневался, что Этельфлэд пришлось долго его уговаривать.
– А как же Этельред? – спросил я.
– Я его ненавижу!
Этельфлэд прошипела это так яростно, что Зигфрид повернулся и уставился на нее. Он пожал плечами, не понимая, что она сказала, и снова стал смотреть на драку голых.
– Ты потеряешь семью, – предупредил я.
– Я обрету семью, – твердо сказала Этельфлэд. – Мы с Эриком станем семьей.
– И ты будешь жить среди датчан, которых ненавидишь.
– Ты ведь живешь среди христиан, господин Утред, – ответила она с проблеском былого озорства.
Я улыбнулся:
– Ты уверена? Насчет Эрика?
– Да, – с силой ответила она.
Конечно, то говорила любовь.
Я вздохнул:
– Я помогу вам, если смогу.
Она положила маленькую руку на мою:
– Спасибо.
Теперь подрались две собаки, и гости криками подбадривали животных. Когда снаружи летний вечер стал переходить в ночь, зажгли свечи и поставили во главе стола.
Подали еще эля и березового вина, и уже хрипло распевали первые пьяные.
– Скоро они начнут драться, – сказал я Этельфлэд.
Так и вышло.
Четверым сломали кости, не успел закончиться пир, а еще одному выдавили глаз, прежде чем его сердитого, пьяного противника успели оттащить. Стеапа сидел рядом с Веландом, и, хотя они говорили на разных языках, они передавали друг другу оправленный в серебро рог с выпивкой и отпускали пренебрежительные комментарии насчет дерущихся, которые в пьяной ярости валились на пол. Веланд явно хорошо упился, потому что обхватил Стеапу огромной ручищей за плечи и начал петь.
– Ты ревешь, как теленок, которого кастрируют! – заорал Зигфрид Веланду.
Потом потребовал, чтобы привели настоящего певца, и слепому скальду дали кресло возле очага. Он ударил по струнам арфы и начал петь о могуществе Зигфрида. Он рассказывал о франках, которых убил Зигфрид, о саксах, сраженных мечом Зигфрида – Внушающим Страх, и о фризских женщинах, которых сделал вдовами облаченный в медвежью шкуру норвежец. В поэме упоминались имена многих людей Зигфрида, перечислялись их геройские подвиги в битвах, и всякий раз, когда назывался очередной человек, он вставал, а его друзья разражались приветственными криками. Если упомянутый герой был мертв, слушатели трижды ударяли по столу, чтобы мертвец услышал торжественную овацию, находясь в зале Одина. Но самые громогласные крики звучали в честь Зигфрида, который каждый раз, когда упоминалось его имя, поднимал рог с элем.
