Артур Дойл - Сэр Найджел Лоринг
– Тем лучше для нас! – воскликнул Найджел. – Значит, есть хотя бы одно славное дело, которое предстоит совершить только нам.
Чандос коротко рассмеялся и бросил на раскрасневшегося Найджела быстрый, сочувственный взгляд.
– Твоя манера говорить напоминает мне речи стариков из моего детства, – сказал он. – В те дни еще доживали свой век настоящие старые странствующие рыцари, и они говорили совсем как ты. Хотя ты и очень молод, ты – из прошлого века. Откуда у тебя такие мысли и слова?
– У меня был только один источник – леди Эрментруда.
– Pardieu! Она отлично натаскала ястребка: он уже готов к охоте на благородную дичь. Но было бы лучше, если б во время первой охоты ты сидел у меня на руке. Ты хотел бы отправиться со мной на войну?
У Найджела на глаза навернулись слезы, и он крепко сжал худую руку, протянутую ему из ванны.
– Клянусь святым Павлом, лучше этого не может быть ничего на свете! Только я боюсь оставить леди Эрментруду – о ней больше некому позаботиться. Если бы это можно было как-нибудь устроить...
– Король сам все уладит. А до его приезда не будем больше говорить об этом. Но если ты хочешь поехать со мной...
– Разве можно мечтать о большем? Во всей Англии не найдется сквайра, который не захотел бы служить под знаменем Чандоса! А куда вы отправляетесь, высокочтимый сэр? И когда? В Шотландию? В Ирландию? Во Францию? Впрочем, увы...
Его сияющее лицо омрачилось. На миг он позабыл, что носить доспехи ему так же не по средствам, как есть с золотого блюда. В мгновение ока рухнули все его радужные надежды. О, эти низкие житейские заботы! Почему они всегда стеной стоят между мечтой и ее воплощением? Ведь оруженосец такого рыцаря должен быть одет во все самое лучшее. А всех доходов от Тилфорда еле хватило бы на одни только латы.
Умудренный житейским опытом Чандос проницательным своим умом тотчас понял, почему у Найджела вдруг изменилось настроение.
– Если ты будешь воевать под моим знаменем, о твоем снаряжении позабочусь я сам, – сказал он. – И пожалуйста не возражай.
Найджел грустно покачал головой.
– Это невозможно. Леди Эрментруда скорее продаст этот старый дом и последний клочок земли вокруг него, чем позволит мне принять ваш щедрый дар. Но я не отчаиваюсь – только на прошлой неделе я раздобыл себе благородного боевого коня, не заплатив ни пенса. Быть может, мне так же повезет и со снаряжением.
– А как ты добыл коня?
– Мне его подарили монахи из Уэверли.
– Чудеса! Pardieu! По тому, что я видел в монастыре, от них ты мог получить только проклятье.
– Конь был им не нужен, вот они и отдали его мне.
– Значит, остается найти человека, которому не нужны доспехи, и он отдаст их тебе. И все же надеюсь, ты еще подумаешь и позволишь мне снарядить тебя на войну – тем более, что добрая леди считает меня твоим родичем.
– Благодарю вас, благородный сэр. Если бы я и обратился к кому за помощью, то только к вам. Но сначала я попробую кое-что другое. А теперь прошу вас, добрый сэр Джон, расскажите мне что-нибудь о ваших славных копейных потехах с французами – вся страна только и говорит о ваших подвигах, и я слышал, что как-то в одно утро от вашего копья пали разом три рыцаря. Это правда?
– Подтвердить это могут вот эти шрамы у меня на теле. Но это все сумасбродства молодости.
– Почему вы говорите, что это – сумасбродства? Разве не так добиваются почестей и прославления своей дамы?
– Хорошо, что ты так думаешь, Найджел. В твои годы у мужчины должна быть горячая голова и возвышенная душа. И я был такой же и сражался за перчатку своей дамы, или по обету, или просто из любви к бою. Но когда повзрослеешь и под твоей командой оказываются люди, приходится думать о других вещах. Тут уж не до почестей – надо позаботиться о безопасности армии. Ведь не от твоего копья, меча или руки зависит исход боя; зато твоя холодная голова может спасти почти проигранное сражение. Армии нужны не Роланд, Оливье и другие паладины, а люди, которые знают, когда надо атаковать в конном строю, а когда спешиться; как надо расставить лучников между копейщиками так, чтобы одни прикрывали других; как придержать резерв и ввести его в дело в тот единственный миг, когда он может изменить ход битвы; как сразу распознать, где топь, а где твердая земля.
– Но ведь если рыцари не станут делать свое дело, такому человеку никакой ум не поможет.
– Верно, Найджел. Поэтому пусть каждый сквайр отправляется на войну с таким же горячим сердцем, как у тебя. Однако мне нельзя более мешкать, надо исполнять королевскую службу. Теперь я оденусь, попрощаюсь с благородной леди Эрментрудой и поеду в Фарнем. Мы снова увидимся, когда я прибуду сюда с королем.
Вечером Чандос уехал. Лошадь спокойно шла шагом по мирным тропам, а он бренчал на гитаре – Чандос любил музыку и славился своими веселыми песнями. Обитатели хижин выходили на порог и со смехом аплодировали ему. Глубокий чистый голос Чандоса то взлетал вверх, то падал под веселое треньканье струн. Не многие из тех, мимо кого он проезжал, узнали бы в этом изысканном одноглазом человеке с желтыми волосами искуснейшего полководца и храбрейшего воина во всей Европе. Только раз, когда он въезжал в Фарнем, к нему бросился старый, изувеченный солдат и обнял его лошадь, как собака обхватывает лапами хозяина. Чандос что-то ласково сказал ему и бросил золотой.
Найджел и леди Эрментруда остались наедине со своими заботами и сидели, печально глядя друг на друга.
– Подвал почти совсем пуст, – подал голос Найджел, – там осталось всего два бочонка легкого пива да бочка вина с Канарских островов. Ну как подашь это на стол королю и придворным?
– Нужно раздобыть бордоcкого вина. Тогда подадим бордоское, теленка от пестрой коровы, кур и гусей, и еды хватит – если он проведет у нас только одну ночь. А сколько с ним будет людей?
– Не меньше дюжины.
Старая леди в отчаянии заломила руки.
– Ну полно, не принимайте все так близко к сердцу, дорогая госпожа. Стоит сказать слово, и король с придворными остановится в Уэверли, где найдет все, что пожелает.
– Ни за что! – воскликнула леди Эрментруда. – Стыд и позор падут на наш дом, если король минует нашу дверь, после того как милостиво пожелал войти в нее. Ну, делать нечего. Выход у меня один. Не думала, что мне когда-нибудь придется пойти на это, но знаю, что он был бы доволен, и я это сделаю.
Выбрав из связки ключик, она направилась к железному сундуку и отперла его. Пронзительно заскрипели заржавленные петли и крышка откинулась. Старой леди нечасто доводилось заглядывать в священный тайник, где хранились ее сокровища. На самом верху лежало несколько предметов былой роскоши: шелковый плащ, усеянный золотыми звездами, расшитый серебром чепец, кусок венецианского кружева. Ниже лежали завернутые в шелк реликвии; их старая леди вынимала особенно бережно: мужская охотничья перчатка, детский башмачок, бант из бледно-зеленой ленты, несколько писем, написанных грубым неровным почерком, и нерукотворный образ св. Фомы. С самого дна она извлекла еще три предмета, обернутых шелковой тканью, положила на стол. Это был грубый золотой браслет, усыпанный неограненными рубинами, золотой поднос и высокий, тоже золотой, кубок.
