Эли Берте - Дрожащая скала
– Не унывай, друг мой; если бы господин твой жил еще и терпел голод, холод, одиночество, тогда, действительно, надобно было бы плакать и жалеть о нем… Но смерть есть конец всем бедствиям. Она не должна оставлять по себе сожалений, когда поражает несчастливца, до дна испившего чашу всех горестей человеческих.
Конан сумел, наконец, умерить свою скорбь.
– Ты, может быть, и прав, – отвечал он. – Для Кердрена лучше лечь в могилу, нежели жить в положении, недостойном его имени и происхождения. Это была фамилия знатная и гордая, никогда не колебавшаяся между бесчестием и славной смертью. Как ни печальны твои известия, я благодарю тебя за них. Голос твой напоминает мне… Впрочем, это глупость! А если бедный Конан может быть чем-либо для тебя быть полезен, то с охотой…
– Благодарю, я ни в чем не имею нужды, – прервал незнакомец, поднимая с земли скромный свой узелок.
Потом он надвинул шляпу на глаза и застегнул свою грубую куртку, как бы собираясь уйти, но все еще не уходил.
– Так ты не из эмигрантов, которые, пользуясь амнистией первого консула, возвращаются под родной кров? – спросил Конан с участием.
– Кто тебе сказал, что я эмигрант? – горячо сказал неизвестный. – И тотчас добавил, как бы чувствуя необходимость дать более точные объяснения: – Я здешний моряк… Много лет назад за юношеские грешки я принужден был покинуть родину. С тех пор жил то там, то сям в бедственном положении. Наконец мне захотелось снова увидеть Бретань. Во Флессингене я нашел испанского капитана, который согласился высадить меня мимоходом на этот берег с условием, чтобы я исполнял матросскую работу, пока буду на борту. Ты видел, как он исполнил свое обещание.
– Очень хорошо, но лучше бы ему привезти тебя в Сен-Мало или в Брест. Там ты легко мог бы наняться на какой-нибудь купеческий или государственный корабль.
– Ах! Очень станут церемониться с простым матросом, – отвечал путешественник нетерпеливо. – Остров Лок находился на пути капитана Диего, вот меня и высадили на острове Лок.
– Но куда же ты думаешь идти?
Незнакомец назвал, словно наугад, маленький соседний порт.
– До него еще не близко, а ты, заметно, неважный ходок. Притом же ты бледен и, кажется, нездоров, руки у тебя дрожат, – старик взял руку бедного путешественника, – зубы у тебя стучат, как будто ты озяб.
– Правда, – отвечал незнакомец с усилием, – я страдал перемежающейся лихорадкой, которую получил в туманной Англии. По прибытии в Голландию она почти прекратилась, но от трудностей и изнурения в этот последний переход она обнаружилась с новой силой. Волнение, испытанное мной при вступлении на родную французскую землю, может быть, еще усилило ее. Я чувствую себя дурно: у меня головокружение и дрожь. Надобно поспешить в Сент-Илек, там я мог бы найти пособие.
– Сент-Илек! – повторил Конан с оттенком негодования. – Сент-Илек! Это скопище санкюлотов и гнусных якобинцев! Ну, – добавил он добросердечно, – ты, кажется, честный малый, хотя и странный немного. Притом ты верующий: негодяй не стал бы на коленях благодарить Бога, как я видел, делал ты сейчас, думая, что один… Наконец ты принес мне вести о моем господине и, как ни дурны они, но я все-таки обязан тебе благодарностью. Так послушай, я страж одного дома, который еще называют замком острова Лок. Пойдем туда. Ивонна, старуха, живущая вместе со мной, будет ухаживать за тобою: у нее есть превосходное снадобье от лихорадки, не считая того, что она знает молитву к святому Мену, помогающему от этой болезни. Сделаем тебе где-нибудь в замке постель, и ты сможешь отдохнуть денька два или три, а пожалуй, и больше, до тех пор, пока не поправишься и не будешь в состоянии идти. За это мы с Ивонной ничего с тебя не возьмем, только еще раз расскажи нам про нашего любезного господина: ведь и Ивонна так же любит его, бедная старуха! Ну, пойдем, я провожу тебя. Авось, удастся нам облегчить и душу твою и тело, которые, кажется, одинаково больны.
Путешественник как будто оглушен был этим предложением. Самые разнообразные чувства отражались на его лице. Вдруг он разразился смехом: сухим, пронзительным, почти диким. Конан в сердцах выпустил его руку.
– Я не думал, – сказал он, – что мое предложение до такой степени может развеселить тебя.
Незнакомец продолжал хохотать, не замечая негодования доброго старика.
Почему же нет? – сказал он, наконец, как бы про себя. – Отчего бы мне не представиться в доме де Кердренов бродягой и нищим? Только этого еще и недоставало! – Потом, обратясь к старому управителю, он продолжал: – Извини меня. Я, может быть, кажусь тебе безумным, но если бы ты знал, каких внезапных превращений, каких странных контрастов исполнена моя жизнь! Не думай, однако, что я отказываюсь от твоего предложения. Мне не следует пренебрегать ничьим сожалением. Я следую за тобой в замок острова Лок, я принимаю твое гостеприимство.
Конан с удивлением смотрел на него: в тоне незнакомца сквозила какая-то ирония, смешанная с оскорбленной гордостью, что плохо согласовывалось с его положением и бедственным видом.
– Непонятно, – сказал старик, – чем больше слова твои и действия должны бы, кажется, отталкивать меня от тебя, тем большее я чувствую к тебе расположение. Можно подумать, что ты околдовал меня. Но пойдем! Тебе, кажется, стало хуже… Надобно поспешать, пока лихорадка не усилилась… пойдем, пойдем.
Он поднял палку и пошел по маленькой тропинке, которая, извиваясь по долине, вела к той части острова, где был замок. Но, сделав несколько шагов, он приметил, что неизвестный едва-едва тащится за ним.
– Дай мне этот узел, он стесняет тебя, – сказал Конан, завладев драным платком, содержавшим в себе весь багаж путешественника. – Хотя рука моя не имеет уже прежней крепости, однако еще может быть тебе полезной. Желал бы я, чтобы мы были уже в замке, а то проклятая болезнь идет быстрее нас.
– Благодарю, Конан, – со вздохом произнес неизвестный, у которого голова с трудом уже держалась на плечах, – ты всегда был честен и добр.
– Конан! – повторил управитель с изумлением. – Откуда ты знаешь мое имя? Кто тебе сказал?
– Не сам ли ты произнес его сейчас?
– Точно… Я забыл… Святой Керадек! Я теряю ум и память.
Они сначала шли молча. Конан был задумчив, путешественник, казалось, поглощен был своими страданиями, возраставшими с каждой минутой. Ноги его заплетались как у пьяного, он совершенно не мог идти далее без помощи. Но, несмотря на это, когда они обогнули вершину горы, с которой начинался каскад, старый бретонец почувствовал, что рука его спутника сделалась тверже, а ноги окрепли.
– Дрожащая Скала! – прошептал путешественник задыхающимся голосом. – Это Дрожащая Скала!
