Саймон Скэрроу - Орел и Волки
— Артакс!
Знатный бритт обернулся к Катону, слегка удивленный таким панибратством со стороны какого-то чужеземца, но пожал плечами и продолжил схватку. Однако теперь атаковал римлянин, нанося быстрые низовые удары, и не ожидавшему такого натиска бритту пришлось в свою очередь отступать, с трудом отражая выпад за выпадом. Потом Катон предпринял двойной обманный маневр и сумел найти брешь в защите Артакса. Первый удар снова пришелся тому в живот, но передышки уже атребату не дали. Катон тут же двинул его по ребрам, а мигом позже перебил ему нос. Хлынула кровь, Артакс зажмурился от резкой боли, но дело не кончилось и на этом. Добивая противника, Катон ткнул его дубинкой в пах, и тот с жутким стоном рухнул на землю.
Атребаты умолкли, остолбенев от ужаса, изумленные тем, как стремительно на их глазах противники поменялись ролями. Катон выпрямился, отступил от поверженного бойца, обвел новобранцев взглядом и поднял свое оружие.
— Помните, я недавно говорил вам, что острие надежнее лезвия и что лучше колоть, чем рубить. Вот вам доказательство.
Он указал на Артакса, все еще корчившегося на земле.
Повисла неловкая тишина, но тут один из атребатов вскинул вверх тренировочный меч и отсалютовал победителю. Вслед за ним еще кто-то издал приветственный клич, который подхватили все рекруты. Катон поначалу строго воззрился на новичков, но потом улыбнулся. Урок был усвоен. Он дал людям выразить свои чувства, затем взмахом руки велел им угомониться и приказал:
— За дело! Продолжайте тренироваться!
Инструкторы и новобранцы возобновили занятия, а двое малых из царской свиты подняли Артакса с земли, взгромоздили на лошадь и, придерживая ее, стали ждать монарших распоряжений. Царь неспешно вскарабкался на коня и, улыбаясь, обратился к Катону:
— Благодарю, центурион. Это было весьма… познавательно. Теперь я уверен, что мои люди попали в хорошие руки. Дай мне знать, если будет нужна моя помощь.
Катон отсалютовал:
— Я тоже благодарю тебя, царь. Ничто так не ценно, как доброе слово.
ГЛАВА 8
Следующие несколько дней каждое утро рекрутов обучали основам ведения ближнего боя. Чуть ли не по всему периметру плаца Катон велел вбить столбы, и новички с монотонным стуком, эхом разносившимся по складской территории, осыпали ударами их неподатливые бока. Самых способных ставили в пары друг против друга, и они уже отрабатывали целые серии хитрых приемов защиты и нападения, способных обеспечить преимущество воину как в одиночном бою, так и в беспорядочной свалке. Катон с Тинкоммием регулярно обходили весь плац, отмечая успехи каждого отделения и потеснее знакомясь с людьми. С помощью знатного атребата Катон все лучше постигал местную речь, которая, к его радости, не так уж и отличалась от того кельтского языка, каким он, пусть и поверхностно, но владел с весны прошлого года. Новобранцы же со своей стороны, кроме, пожалуй, одного Бедриака, уже начали поворотливо реагировать на приказы инструкторов. Макрон повелел, чтобы все понимали и смысл, и суть латинских команд. В реальном бою не будет ни переводчиков, ни времени, чтобы выслушивать их переводы.
Чем больше Катон наблюдал за Бедриаком, тем больше отчаивался в этом малом. Ежели он по своей тупости так и не постигнет хотя бы начатки римского боевого умения, то станет для товарищей не соратником, а обузой, однако Тинкоммий, наоборот, был уверен, что охотник еще покажет себя.
— Ты не видал его в деле, Катон. Этот человек может выследить все, что движется. В его руках смертельно опасен даже кухонный нож.
— Готов поверить, но раз он не способен ни держать строй, ни действовать заодно с остальными, какой нам в нем прок? Мы же бойцы, а не стая зверей.
Тинкоммий пожал плечами.
— Дуротриги хуже, чем звери. Ты видел, что они вытворяют на наших землях?
— Да, — тихо ответил Катон. — Да, видел… А что, и всегда было так?
— Нет, не всегда. Только когда в их землях угнездились друиды. После этого дуротриги мало-помалу рассорились со всеми прочими племенами. Единственная причина, по которой они держат сторону Каратака, состоит в том, что Рим ненавистен им больше, чем кто-то еще. Если легионы покинут Британию, эти разбойники вцепятся в глотки соседям раньше, чем последний ваш парус скроется за горизонтом.
— Если мы покинем Британию? — Катон был удивлен. — Ты полагаешь, что это возможно?
— Будущее начертано на слое пыли, Катон. Легчайшее дуновение может все изменить в нем.
— Весьма поэтично, — улыбнулся Катон. — Но Рим высекает свое будущее на камне.
Тинкоммий рассмеялся, услышав столь остроумный ответ, потом стал серьезным:
— Ты и впрямь думаешь, что вы избранный судьбой народ?
— Это то, что нам внушают уже с колыбели и чего мировая история пока еще не опровергла.
— Кое-кто мог бы назвать это высокомерием.
— Мог бы, но лишь единожды.
Тинкоммий испытующе посмотрел на Катона:
— А сам-то ты веришь в это?
— Ну, в предначертанность у меня веры нет, — пожал плечами Катон. — И никогда не было. Все, что творится и с нами, и в мире, обусловлено действиями людей. Мудрые люди строят собственную судьбу, насколько это возможно. Остальное зависит от случая.
— Это странная точка зрения, — нахмурился Тинкоммий. — У нас есть боги и духи, которые управляют всем в нашей жизни. У вас, римлян, тоже много богов. Вы ведь, наверное, почитаете их?
— Богов? — поднял брови Катон. — Мне кажется, Рим ежедневно придумывает нового бога. И похоже, всем нам не по себе, если этого почему-то не происходит. Римлянам нужна новь.
— Ты очень странный…
— Погоди-ка, — прервал атребата Катон.
Он уже некоторое время наблюдал за выделявшимся огромным ростом и могучим сложением, покрытым татуировками бриттом, с боевым кличем наносящим размашистые удары по тренировочному столбу и уже вдрызг измочалившим свою дубинку.
— Эй, ты. Ты! Стой!
Воин остановился, тяжело дыша. Катон взял из тележки учебную деревяшку и подошел к нему.
— Ты должен колоть, а не рубить. Гладиус — не тесак.
Он продемонстрировал серию выпадов и кинул дубинку воину, который, однако, покачал головой и проворчал:
— Это недостойный способ сражаться!
— Недостойный! — с трудом сдержал смех Катон. — В битве важен не способ, а результат. Мне плевать, как ты выглядишь, я хочу, чтобы вы убивали врагов, а не они вас.
— Я бью врагов с лошади, а не с земли! — отрезал воин. — Ни пастухам, ни пахарям я не ровня.
— Неужели? — Катон повернулся к Тинкоммию: — А что в нем особенного?
— Он из касты воинов, а те с младенчества на конях. И относятся к этому весьма щепетильно.
