Анатолий Дроздов - Herr Интендантуррат
Занятый осмотром, интендантуррат не заметил, как во дворе появилась молодая женщина. Высокая, стройная, она была одета в строгий костюм из серой шерсти и черные туфельки на низком каблуке. Костюм не скрывал приятные округлости ее тела, более того, как бы даже подчеркивал. Гладко зачесанные назад волосы делали лицо женщины суровым, но даже эта суровость не могла скрыть ее красоту, несколько холодную, но все равно привлекательную. Женщина подошла к интендантуррату и встала за его спиной. Тот, почувствовав ее присутствие, обернулся.
– Чем могу быть полезна? – спросила женщина.
– Хочу остановиться в гостинице.
– Комнаты там! – женщина указала на здание.
– У меня экипаж! – пояснил приезжий. – Можно поставить его здесь? И лошадь?
– За отдельную плату.
– Кроме того, есть возница. – Интендантуррат указал на гиганта, застывшего у брички.
– Здесь гостиница для офицеров. Солдаты ночуют в казармах.
– Я не могу направить его в казарму. Это русский Hiwi. На фронте мы считаем их товарищами, но здесь, как мне объяснили, отношение к русским иное.
Лицо женщины еле заметно потеплело.
– Он может ночевать в конюшне, на сене. Устроит?
– Вполне! – заверил интендантуррат. – На фронте нередко приходится спать на голой земле. Сено подойдет как нельзя лучше! Русские неприхотливы…
Лицо женщины вновь стало суровым.
– Если ваш русский распилит бревна, поколет мне дрова, сложит их в сарай, я не возьму плату за его проживание и даже буду бесплатно кормить.
– Ему работа только в удовольствие! – заверил интендантуррат. – Алекс! – окликнул он гиганта, указал на груду дров, затем знаками показал, как пилит и колет их. – Гут?
Алекс кивнул и улыбнулся.
– Простите! – спохватился интендантуррат. – Я не представился. Зонненфельд, интендант. Можно просто Эрих. Вас как зовут?
– Полякова! – холодно ответила женщина. – Следуйте за мной!
В гостинице Зонненфельд, он же Крайнев, скрупулезно осмотрел свободные комнаты. Таковых оказалось только три. Из чего Крайнев сделал вывод: несмотря на высокую цену, заведение Поляковой популярно. Две комнаты оказались большими и просторными, каждая в три окна, из которых открывался вид на улицу. Третья комната, поменьше, располагалась в конце коридора, имела только два окна, да и те смотрели во двор. Если подойти ближе, можно было без труда рассмотреть внизу железную односкатную крышу дровяного сарая, примыкавшего к зданию так, что от уровня подоконника до крыши оставалось не более метра. Обстановка комнаты была скромной: узкая железная кровать, стол, стул и тумбочка. Шкаф для одежды заменяла вешалка рядом с дверью.
– Выбираю эту! – сказал Крайнев, закончив осмотр.
Полякова пожала плечами:
– Пятьдесят марок в день.
– Что входит в плату? – спросил проснувшийся в Крайневе интендантуррат.
– Проживание и завтрак. Сытный – булка, масло, ветчина и кофе. Обед и ужин за отдельную плату, ресторан внизу. Надолго приехали?
– Недели на три.
– Если захотите ненадолго выехать, можем сохранить комнату за вами. В этом случае оплата половинная.
Крайнев кивнул.
– С постояльцев просим деньги вперед.
– За весь срок?
– Достаточно за два дня.
– Какие развлечения для офицеров есть в гостинице? – спросил Крайнев, извлекая из бумажника сто марок.
– Вечером в ресторане играет музыка.
– Танцы?
– Если офицер приезжает с женой, они могут танцевать. Но это случается редко. Приводить в гостиницу женщин с улицы запрещено правилами, утвержденными в канцелярии округа. Бордель для офицеров – на окраине города, портье укажет дорогу.
– Скажите Алексу, чтоб принес мои вещи, – произнес Крайнев, отдавая деньги.
Алекс, он же старшина Седых, явился тут же. Бросив чемодан у порога, он подошел к окну и одобрительно хмыкнул. Затем, позвенев шпингалетами, проверил, легко ли открываются оконные створки. Крайнев тем временем выглянул за дверь – в коридоре было пустынно.
– Останешься здесь! – велел он Седых, набрасывая на плечи шинель. – Я – в город! Пройдусь, осмотрюсь… А ты тем временем поспрашивай…
– Помощника дали – дрова пилить, – ухмыльнулся старшина. – Разговорчивый! Жалуется: голова болит. С похмелья мужик… У меня в ранце – бутылка самогона.
– Не переусердствуй!
– Чего там пить! – махнул рукой Седых. – Только рот пакостить…
Расспросив портье, Крайнев направился в центр. Он располагался неподалеку. Встречавшиеся на пути интендантуррата местные жители вжимались в стены, давая проход немцу, и опускали глаза. Немецкие солдаты сходили с узкого тротуара на мощеную улицу и лениво отдавали честь. Было видно, что видеть офицера для них – обычное дело. Ближе к центру стали встречаться и сами офицеры, преимущественно в звании от лейтенанта до гауптмана. От первых Крайнев терпеливо ожидал приветствия и легко бросал ладонь к фуражке, гауптманам козырял одновременно. Майорам отдавал честь первым, выпрямив спину, изображая лицом почтение.
Центральная площадь города N походила на такие же площади областных российских городов: здания райкома партии и исполкома, другие административные помещения. Сейчас над всеми развевались флаги со свастикой и красовались вывески на двух языках. Виктор внимательно изучил вывески, затем остановил пробегавшего мимо ефрейтора, по виду типичного тылового писаря, и стал расспрашивать. Польщенный вниманием военного чиновника, ефрейтор рассказал, как найти штаб армии, военный госпиталь, дом отдыха для офицеров (господин интендантуррат собирался навестить раненых товарищей), поведал о вечерних развлечениях господ офицеров и раскрыл места их дислокации. Получив в благодарность пачку сигарет, ефрейтор убежал довольный. Крайнев собрался зайти в ресторан, как вдруг заметил в углу площади странное сооружение.
Он сразу понял, что это, но разум отказался поверить. «Отвернись и уходи! – прошептал ему внутренний голос. – На сегодня достаточно! Зачем тебе это?» Крайнев заставил голос замолчать и пересек площадь. Глаза он поднял, только приблизившись к сооружению.
На виселице качались четверо. Трое мужчин и одна женщина. Казнь состоялась недавно, лица покойных не успели почернеть. Первое, что заметил Крайнев, казненные были молоды, лет двадцати. У каждого на груди висела доска с надписью «диверсант» на русском и немецком языках. Все в гражданской поношенной одежде, худые. Смотреть на юные лица, обезображенные смертью, было нестерпимо больно, но Крайнев себя заставил. «Гляди! – мысленно шептал себе. – Они погибли, а ты вкусно жрал и валялся на пляже у Красного моря. Они об этом даже мечтать не могли. Шли на смерть…»
