Александр Степанов - Порт-Артур. Том 2
– Да, наше начальство, как морское, так и сухопутное, оказалось не на высоте, – примирительно произнес Звонарев.
– По-моему, просто преступным. И прежде всего Стессель и наши адмиралы, – пылко произнес Сойманов.
Невдалеке стояла небольшая палатка, на которой красовалась надпись: «Место клятвы». Здесь давали подписку о дальнейшем неучастии в войне офицеры, возвращавшиеся в Россию.
Когда появился Надеин, японский офицер пригласил его зайти в палатку и протянул ему бланк для подписи. Разобрав, в чем дело, старик возмутился.
– Я пятьдешят лет шлужу в армии и никому никогда не давал таких пожорных обещаний. Я не Штешшель. – И рассерженный генерал вышел из палатки.
Несмотря на солнце, ему было холодно, и он подсел к одному из костров, разведенных стрелками.
– Надо погреть штарые кошти, – улыбнулся он беззубым ртом. – Капитоныч, ты бы хоть водочки разжилшя!
Кавалер тотчас исчез.
К месту сдачи гарнизона никто из генералов, кроме Надеина, не прибыл.
У Стесселя в это время собирались гости на торжественный банкет. Вера Алексеевна в парадном шелковом платье, затянутая в корсет, со сложной прической, последний раз зорким хозяйским взглядом окидывала накрытый стол.
В гостиной сам генерал-адъютант вместе с «истинными друзьями и помощниками» – Фоком, Никитиным, Рейсом и Водятый – занимал гостей. Ждали «самого победителя Артура» – генерала Ноги и начальника его штаба генерала Идзити, но они что-то запаздывали. Стессель нетерпеливо посматривал на часы. Опоздание уже принимало явно оскорбительный характер. Но вот подкатила парная коляска, и из нее легко выскочили два военных в японской форме. Генерал-адъютант и его супруга ринулись в переднюю встречать гостя. Но вместо Ноги они неожиданно увидели перед собой расплывшуюся в радостной улыбке физиономию генерала Танаки.
– Ваше превосходительство, генералы барон Ноги и Идзити просят их извинить, по оба они не совсем здоровы и поэтому не могут воспользоваться вашим любезным приглашением, а поручили мне представительствовать их особы, – расшаркался Танака.
Супругам Стессель ничего не оставалось, как выразить свое сожаление и пригласить гостей к столу. Чтобы заполнить свободные места за столом, были приглашены два-три случайно попавшихся на улице японских офицера. Один из них оказался артурским часовщиком Ито, а другой – бывшим куафером наместника Жаном, превратившимся в капитан-лейтенанта Кабаяси. Не прибыли также к обеду без всяких объяснений Горбатовский.
Балашов и Костенко. Стессель впервые почувствовал, что его звезда начинает закатываться.
Чтобы поднять настроение, Никитин изрядно подливал вино в бокалы. Один за другим следовали тосты за русского и японского императоров, за обе воюющие армии, за Ноги и Стесселя. Начались взаимные комплименты.
– Я бесконечно счастлив, что мне пришлось еще раз встретиться с вашим превосходительством в более удобной обстановке, чем в предыдущий раз, – рассыпался Танака. – Я твердо помню, что обязан вашему превосходительству жизнью, и буду до гроба хранить в своем сердце самурайскую благодарность к вам.
Господин Шубин, ставший майором Тодзима, вел деловой разговор с Фоком, который, как всегда, ничего не пил, кроме воды. Попросив разрешения встать, они отправились в кабинет.
– Имею честь передать вашему превосходительству чек на обусловленную сумму на японский банк. На нем вы увидите подпись самого принца Коноэ, члена нашей божественной императорской фамилии, – протянул он листок, исписанный иероглифами.
– Хотя бы небольшой аванс наличными, – попросил генерал.
– В счет аванса мы засчитали те золотые вещи, которые хранились в Артуре после китайского похода и которые сейчас упакованы вместе с вещами генерала Стесселя, – бесстрастно ответил японец.
– В первый раз слышу, – удивленно пробормотал Фок.
– Наведите справки у Веры Алексеевны, – предложил Тодзима.
«Обжулили», – возмущенно подумал Фок, но возражать не посмел.
После обеда гости перешли в соседнюю комнату, и тут Стессель вспомнил, что сейчас гарнизон покидает Артур.
– Я хочу проститься с солдатами, – проговорил он. – Быть может, ваше превосходительство пожелает посмотреть на наших артурских героев? – обратился он к генералу Танаке.
– Я на них вдоволь насмотрелся в свое время, – ответил японец, вспоминая полученные им при аресте тумаки и подзатыльники.
– Тебе нельзя туда ехать, Анатоль. Солдаты так разнуздались, что могут тебя и убить, – вмешалась Вера Алексеевна.
– Ваш супруг находится уже под охраной императорской японской армии, следовательно, ему не грозит никакая опасность, – высокомерно ответил Танака.
Прощаться с гарнизоном от имени Стесселя отправился полупьяный Никитин.
Части еще продолжали стоять на прежнем месте, когда он подъехал к пятому форту. Приказав им построиться, генерал поздоровался с солдатами и пожелал «веселого плена». Стрелки зашумели.
– Пьян в стельку, поэтому тебе и весело, а нашего брата вчера за полбутылки японцы расстреливали на месте! – кричали солдаты.
– Доберемся мы еще до генерала Стесселя и его дружков!
Никитин поспешил уехать.
К солдатам подошел Капитоныч. Старик был сильно выпивши, шапка сбилась набекрень, и единственная нога вместе с деревяшкой выписывала мыслете. Заметив унылые лица солдат, Капитоныч заорал:
– Смирно! Слухать меня, как самого генерала Стесселева!
Стрелки захохотали.
– Не журись, ребята! Я в Севастополе воевал с англичанами, французами, турками, сардинцами и знаю, что супротив русского солдата никто не может устоять! Купили японцы Артур у генерала, а русского солдата им вовек не победить!
Несколько японских солдат из караула тотчас же набросились на него и поволокли, не обращая внимания на уговоры Надеина.
Белый и Звонарев уезжали, из Артура в сумрачный серый день 29 декабря. До разъезда на девятнадцатой версте они должны были ехать в экипаже, а дальше по железной дороге через Дальний и морем в Японию. Проводить их, кроме родных, пришли учительницы Пушкинской школы, Шура и Надя Акинфиева, вся в черном. Тут же вертелся Вася, окончательно переселившийся к Белым.
Генерал поцеловал жену и дочерей, пожал остальным руки и сел в экипаж. Звонарев, простившись со всеми, подошел к Акинфиевой.
В это время подбежала, опираясь на костыль, Оля Селенина. Лицо ее сияло радостью, и на ходу она размахивала каким-то листком бумаги.
– Жив, жив! – уже издали кричала она своим друзьям.
– Кто? – удивленно спросил Белый.
