Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень
Много приятного сказал и сириец Сеидулла Мунаджим, гадальщик. На этот раз он прорицательствовал не только по первой попавшейся странице корана. Он надел себе на голову волшебную шапочку переливчатых цветов павлиньего пера и прибег к таинственному, древнему, как сама Аравийская пустыня, гаданию по бараньей лопатке, которую положил в огонь. Ломаясь и гримасничая, он рассматривал кость и показывал Энвербею паутину трещин и линий, бормоча:
— Из тайны небытия появились вы в пределы существования и обозначили пути побед тому, кто словно рубин, пылающий в ожерелье великих мира. О виновник всех причин! О порог счастья! Даже планета Бахрам-Марс схватила себя за ворот удивления при виде его побед. Озари голову твоего почитателя и раба. Аллах, ты предопределяешь и видишь! Открой же своему рабу, украшающему мир, секрет победы!
Бормоча молитвы, сириец что-то подсчитал по зернам четок, написал молитву, отводящую пули и острие меча от сердца человека, и вложил в серебряный футлярчик. Он повесил талисман на шею Энвербея и сказал: «Да воздаст тебе аллах!»
Не забыл Сеидулла заглянуть и в агатовый камень перстня. «Смотри, великий, кровь большевиков, почернели души большевиков, как в агате халифа Маъмуна. Победа! Победа!» Энвербей поддался таинственности обстановки, пьянящим ароматам курений и почти поверил. Украдкой он приложил перстень ко лбу и благоговейно закрыл глаза.
Да и как не верить?! Этот сириец знал многое, неведомое другим. Ведь дал он ему, Энвербею, возбуждающее средстве из печени ящерицы сакканур. Отличное средство! Вливает в организм бодрость, силу. А все эти европейские врачи только головами многозначительно покачивали.
Всё шло своим чередом по раз заведенному порядку, если не считать запаха, назойливого запаха обыкновенного цветочного одеколона, которым освежил его парикмахер и который противно щекотал с утра ноздри. Неприятно, неприятно. И как он не подумал раньше. А теперь неприятные мысли лезут в голову. Одеколон «скенд-дорсей» кончился... кончился... какое неприятное слово. Он постарался отогнать мысль и переключиться на серьёзные дела.
Неважно, что красные сконцентрировались и усилили нажим, неважно, что за последние дни имело место больше неудач, чем успехов, неважно, что приходилось, по официальной терминологии военных сводок, менять место положение ставки верховного командования чуть ли не ежедневно, или, вернее, метаться по горам и долинам уходя от красной кавалерии.
Пока всё идёт по раз и навсегда заведённому порядку. Утром гимнастика по методе Мюллера, обязательное бритьё... Опять мысль об одеколоне... Навязчивое предчувствие... Прочь... Дальше молитва, только затем рапорт адъютанта, сводка, небольшое совещание с высшими начальниками, кофе по-стамбульски...
Да, всё своим чередом, размеренно, точно, очень точно. Именно только так. Тогда рождается уверенность в себе, в своей исключительности, в своей непобедимости, Помощь ненавистных англичан подоспела как раз вовремя. Отлично! Он примет сегодня этого надутого индюка.
В большой палатке все сразу же поднялись и вытянулись в струнку. Энвербей прошёл по проходу между выпяченными грудями офицеров на своё место. Приятно ласкает глаз молодцеватый вид сподвижников. А хороша прусская муштра. Ряды его турок точно вылиты из чугуна. От удовольствия Энвербей даже потрепал за ухо стоявшего рядом с ним молодого турка, из штабных офицеров. С некоторых пор зять халифа вернулся к этой старой своей привычке, возникшей еще со времен Салоникского восстания, первой ступеньки на лестнице его славы. Легонькая тень проходит по лицу Энвербея. Начальники вымуштрованы, а солдатская масса... гм-гм... трудно, очень трудно сделать басмачей настоящими солдатами. Тут лёгкое потрепывание за ухо не поможет. Вот ему бы сейчас сотню тысяч штыков... лучших в мире пехотинцев — анатолийских полудиких юруков, безропотных, выносливых, презирающих смерть. Но не беда, теперь, когда его признал Лондон, он, Энвербей, сделает весь этот оброд, громко именуемый воинством ислама, настоящими солдатами. Именно это начертано ангелами на его голове, так прорицает сириец Сеидулла Мунаджим.
Он сел. Брякнув ножнами сабель, сели на разложенные вдоль стен палатки тюфячки штабные офицеры.
Начался разбор диспозиции.
Каждый офицер чётко докладывал о положении.
Красные прорвали заслон у Пуль-и-Сашгина. Теперь все важные переправы через бурный Вахт в их руках. Со стороны Куляба идут разорвавшие кольцо осады красные кавалеристы. Ибрагимбек прислал гонца с уклончивым, подлинно восточным ответом: то ли он не может двинуть на подмогу свою армию («Банду!»—мысленно пожал плечами Энвербей), потому что воины ислама не хотят нарушать праздника, то ли они согласны нарушить праздник, но не считает возможным это сделать сам Ибрагимбек. Неразбериха какая-то! Придётся с ним серьёзно поговорить вечером во время совета.
Дальше начали перечислять имена курбашей помельче. Всех их именовали по чинам. Тут имелись полковники и подполковники, генералы и паши, но по страдальческой гримасе Энвербея было понятно, что все чины этих необу-ченных степняков и ломанной «пара» не стоят. «Вот раздавим большевиков, а там из узбеков, таджиков подготовим армию — и прямо на Индию!»
Даже приятнее стало от таких мыслей.
Энвербей встал и заговорил:
— Наши победы и успехи заставили красное командование пойти на отчаянный шаг. Но они зарвались. Мы, — он сделал жест, — видим тщетные ухищрения большевиков. С каждым шагом они приближаются к гибели. Пробьет скоро час победы ислама. Приказываю включить в армию всех способных носить оружие. Дать им винтовки! Они не смогут сейчас воевать как следует. Это чёрное войско, но большевиков устрашит их многочисленность.
Он говорил долго и по обыкновению напыщенно. Смысл выступления сводился к тому, что нужно во что бы то ни стало добиться сегодня успеха и вернуть Бальджуан, из которого их выбили на днях большевики. Именно сегодня, чтобы в спокойной обстановке провести с басмачами-главарями совет в присутствии представителей одной иностранной державы.
Когда все офицеры вышли из палатки, Энвербей тихо спросил адъютанта Шукри-эфенди:
— Ну, что ответили из Кабадиана?
— Ишан Сеид Музаффар выехал из Кабадиана и прибудет сегодня вечером к нам.
— О! Блестяще! Kolossal! Привлечь упрямца на нашу сторону! Это стоит крупной военной победы. Теперь за нами пойдёт весь Кухистан!
Он даже не заметил, что скромно сидевший в уголке палатки Мохтадир Гасан-эд-Доуле Сенджаби незаметно вышел, вызванный своим слугой.
