Генрих Эрлих - Генрих Эрлих Штрафбат везде штрафбат Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта
— На складах семь миллионов снарядов, по несколько штук на брата, вашего брата. Жалеть, как понимаешь, не будут, ни снарядов, ни вас.
— Зачем ты мне это говоришь? Думаешь, что у меня поджилки затрясутся или что я побегу в плен сдаваться.
— Не думаю, — сказал Ули.
Сказал без заминки, уверенно и искренне, отметил Юрген. Уважает, знать. Приятно.
— Зашел к тебе просто так, повидаться, — продолжал Ули, — и говорю тоже просто так, для сведения. Чтобы ты представлял ситуацию. Чтобы без фанатизма.
— Все мы на фронте под Богом ходим, — сказал Юрген.
— Это верно. Но некоторые еще и испытывают его терпение, нарываются, проявляют бессмысленное геройство в безнадежном положении. Будет обидно, если ты погибнешь не за понюх табака в самом конце войны. А матери так и больно. О матери подумай, — вернул он Юргену старый должок. — Она тебя больше всех любила. — В его голосе неожиданно прозвучали нотки застарелой, детской обиды.
— Вспомнил о матери… — сказал Юрген.
— Я о ней никогда не забывал. А, ладно! Идти пора. Заболтались мы с тобой, а меня командование ждет.
Ули порывисто встал. Юрген разглядел, что он одет в полевую форму Вермахта, только петлицы не были видны под камуфляжной курткой.
— Там внизу посты, — сказал Юрген, — мои парни, в частности, стоят. Они глазастые и стреляют хорошо.
— Сюда прошел и туда пройду, первый раз, что ли? — отмахнулся Ули.
— А своих не боишься? Одежка у тебя неподходящая.
— Они предупреждены. Да и пропуск у меня есть.
— Опять какая–нибудь липовая бумажка за подкладкой зашита?
— Бумажка — вещь опасная. У меня носовой платок имеется. — Он достал из кармана тряпицу, сшитую из трех полос, черной, белой и красной.
— Вроде как флаг, — сказал Юрген.
— Флаг и есть, флаг ненацистской свободной Германии.
— Уже и флаг есть, ну–ну, — сказал Юрген. Тут в голове защелкнуло воспоминание. — Постой, ты что, у Зейдлица?
— Зейдлиц! — возмутился Ули. — Пустышка, никакого правильного понимания будущего Германии. Пруссак, одно слово. Да и все вы, немцы… Служаки твердолобые… Некоторые, конечно, проникаются, но — болтуны. Вон, вещают, — он махнул рукой в сторону русских позиций. — Я по другой части. Ты что, не понял?
— Понял. Чего уж тут не понять.
— Ну, ладно. Бывай! Даст Бог, встретимся еще.
— На свете чего только не бывает, — протянул Юрген, — может быть, и встретимся, хорошо бы, не в бою.
Так они и расстались, не обнявшись, не пожав руки. Они были, как ни крути, противниками, в первую очередь противниками, а уж потом братьями.
* * *
— Разрешите обратиться, герр подполковник!
— Что–нибудь чрезвычайное, обер–фельдфебель Вольф?
Юрген примчался в штабной блиндаж еще до утреннего построения. Фрике едва успел побриться и теперь вытирал лицо влажным полотенцем.
— Имею предчувствие, что русские в ближайшие дни перейдут в наступление на нашем участке фронте.
— С каких это пор мы стали доверять предчувствиям? — Фрике улыбнулся, но как–то печально.
— Всегда доверяли, герр подполковник, только предчувствию и доверяли, — сказал Юрген абсолютно серьезно, этим утром он не был настроен шутить и поддерживать шутку.
— Что ж, не скрою, что у меня тоже есть предчувствие, что русские в ближайшие дни нанесут на нашем участке фронта упреждающий удар, чтобы сорвать наше контрнаступление.
— Завтра–послезавтра.
— Да, сегодня уже поздно, — Фрике посмотрел на часы, — половина седьмого. Они начнут завтра. Возможно, послезавтра.
— В три или четыре часа утра, как обычно.
Фрике не стал утруждать себя выражением согласия. Они уже настолько хорошо понимали друг друга, что общались в телеграфном стиле, обходясь без лишних слов.
— Основания? — спросил Фрике.
— Всю ночь с южного плацдарма доносился шум танковых двигателей. В пять часов утра противник после короткой артподготовки предпринял атаку с северного плацдарма.
— Откуда такие сведения? — Фрике подошел к двери блиндажа, открыл ее, даже поднялся на несколько ступенек вверх. — Я ничего не слышу.
— Солдатское радио, герр подполковник. Распространяется быстрее звука, — сказал Юрген и деловито продолжил: — Атака больше похожа на разведку боем или отвлекающий удар. На нашем участке фронта противник не предпринимает никаких действий. Тишина. Подозрительно.
— Мертвая тишина. Прекращены все радиопереговоры. Это не подозрительно, а однозначно. Русский фельдмаршал Жуков ударит именно здесь, он не будет повторять план охвата с флангов. Он использовал его в последней операции на Висле, такой повтор против правил военного искусства. Ваши предложения?
— Прошу вашего разрешения отправиться этой ночью в разведку на позиции противника.
— Выполняйте! Этой ночью мы потеряли две группы разведчиков. Третья вернулась ни с чем. Сегодня они повторят попытку, но ваша помощь лишней не будет. Нам нужен «язык», хороший «язык», сегодня ночью. На рассвете может быть уже поздно. Удачи!
Выйдя из штабного блиндажа, Юрген остановился в нерешительности. Куда пойти — к интендантам или к врачам? В санитарном отделении он не был с отъезда Эльзы, нехорошо получалось, ведь они были так добры к ней. Он завернул к врачам. Они все были в сборе, сидели за столом и пили утренний кофе: главный батальонный лепила обер–лейтенант Клистер, которого солдаты за глаза называли, естественно, Клистиром, фрау Лебовски и десять санитаров.
— Юрген, как дела у Эльзы, она уже добралась до места? — спросила фрау Лебовски вместо приветствия. До появления Эльзы она была единственной женщиной в батальоне. Ей было далеко за сорок, и она ко всем обращалась по имени, игнорируя фамилии и звания. Она была абсолютно невоенным человеком, Юрген даже подозревал, что она не знает, какие погоны носит на плечах. Она была лейтенантом.
— А она разве вам не написала? — притворно удивился Юрген. Он выждал короткую паузу, лелея надежду. Никакой реакции. — Да, добралась, все хорошо, — бодрым голосом сказал он. — Спасибо за заботу, фрау Лебовски. — К ней все обращались по–граждански.
— У вас какое–нибудь дело? — спросил Клистир, он не терпел пустых разговоров.
— Мне нужен небольшой кусок красной материи, совсем небольшой, — Юрген показал руками, какой, — я подумал, вдруг у вас есть.
— Заходи через три дня, когда начнется контрнаступление, красного будет завались, — хохотнул один из санитаров, кажется, его звали Лео.
Фрау Лебовски посмотрела на него с немым укором, потом повернулась к Юргену.
— Кажется, у меня есть то, что вам нужно, — сказала она, — пойдемте, посмотрим.
У нее полчемодана было забито тряпками, совершенно ненужными, на взгляд Юргена, какими–то лоскутами, лентами, бантами, тесьмой, рюшами и розочками. Но в этой свалке быстро нашелся подходящий кусок красной материи.
