Александр Дюма - Три мушкетёра
Аббатиса была особой знатного происхождения и очень любила придворные истории, так редко доходившие до отдалённых уголков королевства и ещё того реже проникавшие за стены монастырей, у порога которых смолкает мирская суета.
Миледи же как раз была широко осведомлена о всех аристократических интригах, среди которых она постоянно жила в продолжение пяти или шести лет; поэтому она стала занимать добрую аббатису рассказами о легкомысленных нравах французского двора, мирно уживавшихся с преувеличенной набожностью короля; она познакомила её со скандальными похождениями придворных дам и вельмож, имена которых были хорошо известны аббатисе, слегка коснулась любви королевы и Бекингэма и наговорила кучу всяких вещей, чтобы заставить свою собеседницу разговориться.
Но аббатиса только слушала и улыбалась, не произнося в ответ ни слова. Тем не менее, видя, что подобные рассказы её очень забавляют, миледи продолжала в том же духе, но перевела разговор на кардинала.
Тут она оказалась в большом затруднении: она не знала, была аббатиса роялисткой или кардиналисткой, а потому старалась осторожно держаться середины; но аббатиса вела себя ещё осторожнее и только низко склоняла голову всякий раз, как приезжая упоминала имя его высокопреосвященства.
Миледи начала думать, что ей будет очень скучно в монастыре; поэтому она решилась на рискованный шаг, чтобы сразу выяснить, как ей следовало поступать. Желая посмотреть, как далеко простирается сдержанность доброй аббатисы, она принялась сначала иносказательно, а затем и более откровенно злословить о кардинале, рассказывать о любовных связях министра с г-жой д'Эгильон, Марион Делорм и другими куртизанками.
Аббатиса стала слушать внимательнее, понемногу оживилась и начала улыбаться.
«Хорошо, — подумала миледи, — она уже входит во вкус. Если она и кардиналистка, то, во всяком случае, не проявляет фанатизма».
Миледи перешла к преследованиям, которыми кардинал подвергал своих врагов.
Аббатиса только перекрестилась, не выражая ни одобрения, ни порицания.
Это утвердило миледи во мнении, что монахиня скорее роялистка, чем кардиналистка. Миледи продолжала свои рассказы, всё больше сгущая краски.
— Я очень не сведуща во всех этих вещах, — сказала наконец аббатиса, — но, как мы ни далеки от двора и от всех мирских дел, у нас есть очень печальные примеры того, о чём вы рассказываете. Одна из наших послушниц много выстрадала от кардинала: он мстил ей и преследовал её.
— Одна из ваших послушниц? — повторила миледи. — Ах, боже мой, бедная женщина, мне жаль её!
— И вы правы: она достойна сожаления. Чего ей только не пришлось вынести: и тюрьму, и всякого рода угрозы, и жестокое обхождение… Впрочем, — прибавила аббатиса, — у господина кардинала, быть может, были веские основания так поступать, и хотя с виду она настоящий ангел, но не всегда можно судить о людях по наружности.
«Хорошо! — подумала миледи. — Как знать… может быть, я здесь что-нибудь разведаю. Мне повезло!»
Она постаралась придать своему лицу самое искреннее выражение и сказала:
— Да, увы, я это знаю. Многие говорят, что лицу человека не надо верить. Но чему же и верить, как не самому прекрасному творению создателя! Я, возможно, всю жизнь буду обманываться, но я всегда доверюсь особе, лицо которой внушает мне симпатию.
— Значит, вы склонны думать, что эта молодая женщина ни в чём не повинна? — спросила аббатиса.
— Господин кардинал преследует не одни только преступления, — ответила миледи, — есть добродетели, которые он преследует строже иных злодеяний.
— Разрешите мне, сударыня, выразить вам моё удивление! — сказала аббатиса.
— А по какому поводу? — наивно спросила миледи.
— По поводу того, что вы ведёте такие речи.
— Что вы находите удивительного в моих речах? — улыбаясь, спросила миледи.
— Раз кардинал прислал вас сюда, значит, вы его друг, а между тем…
— …а между тем я говорю о нём худо, — подхватила миледи, досказывая мысль настоятельницы.
— Во всяком случае, вы не говорите о нём ничего хорошего.
— Это потому, что я не друг его, а жертва, — вздохнула миледи.
— Однако это письмо, в котором он поручает вас моему попечению…
— …является для меня приказом оставаться здесь, как в тюрьме, пока он не велит кому-нибудь из своих приспешников выпустить меня отсюда.
— Но отчего вы не бежали?
— А куда? Неужели есть, по-вашему, на земле такое место, где бы меня не нашёл кардинал, если он только даст себе труд протянуть руку? Будь я мужчиной, это ещё было бы возможно, но женщине… что может поделать женщина!.. А эта послушница, которая живёт у вас, разве пыталась бежать?
— Нет, не пыталась. Но она — другое дело. По-моему, её удерживает во Франции любовь к кому-то.
— Если она любит, — сказала, вздохнув, миледи, — значит, она не совсем несчастна.
— Итак, — заговорила аббатиса, с возрастающим интересом глядя на миледи, — я вижу перед собой ещё одну бедную, гонимую женщину?
— Увы, да! — подтвердила миледи.
В глазах аббатисы отразилось беспокойство, словно в уме у неё зародилась новая мысль.
— Вы не враг нашей святой веры? — спросила она, запинаясь.
— Я? — вскричала миледи. — Я — протестантка?! Нет, призываю в свидетели господа бога, который слышит нас, что я, напротив, ревностная католичка!
— Если так — успокойтесь, сударыня, — улыбаясь, сказала аббатиса. — Дом, где вы находитесь, не будет для вас суровой тюрьмой, и мы всё сделаем, чтобы вы полюбили ваше заключение. Более того: вы увидите здесь эту молодую женщину, гонимую, наверное, вследствие какой-нибудь придворной интриги. Она мила и приветлива.
— Как её зовут?
— Одна очень высокопоставленная особа поручила её моему попечению под именем Кэтти. Я не старалась узнать её настоящее имя.
— Кэтти? — вскричала миледи. — Как, вы в этом уверены?
— Что она так называет себя? Да, сударыня. А вы её знаете?
Миледи усмехнулась про себя — ей пришла в голову мысль, что, может быть, это её бывшая камеристка. Воспоминание о молодой девушке вызвало в душе миледи чувство гнева, жажда мести исказила её черты; впрочем, они почти тотчас вновь приняли спокойное и доброжелательное выражение, которое эта столикая женщина на миг позволила себе утратить.
— А когда я смогу увидеть эту молодую даму, к которой я уже чувствую большую симпатию? — спросила миледи.
— Да сегодня вечером, — ответила аббатиса, — даже, если угодно, днём. Но вы четыре дня пробыли в дороге, как вы мне сами сказали, сегодня вы встали в пять часов утра, и вам, наверное, хочется отдохнуть. Ложитесь и усните. К обеду мы вас разбудим.
