Александр Дюма - Волонтер девяносто второго года
— Ну и геометрию…
— И геометрию.
— Зачем тебе латынь?
— Чтобы знать этот язык.
— А история?
— Чтобы постигнуть ее.
— Ну, а геометрия тут при чем?
— Я хочу научиться снимать планы.
— Разве тебе нужно знать все это, чтобы быть лесным сторожем, как твой дядя?
— Я не буду лесным сторожем, как мой дядя, господин граф.
— Тогда кем же ты станешь?
— Стану столяром, как Эмиль.
— Какой еще Эмиль?
— Эмиль Жан Жака… Или, если нация призовет, солдатом, как господин Друэ.
— Что ты подразумеваешь под нацией?
— Страну, Францию.
— Я полагал, что она называется королевством.
— Франция королевство уже очень давно, господин граф, поэтому кое-кто говорит, что ей пришло время называться нацией.
— И, чтобы быть солдатом нации, тебе необходимо уметь снимать планы?
— Солдату этого не требуется, но офицеру полезно уметь снимать планы.
— Но разве тебе не известно, что для получения офицерского звания надо быть дворянином?
— Да, сейчас это так, господин граф, но, вероятно, все изменится, когда я пойду в армию добровольцем.
— Слышите, Мальми, — повернулся г-н де Дампьер к виконту.
— Конечно, еще как слышу! — откликнулся виконт.
— И что вы на это скажете? — спросил де Дампьер.
— Скажу, что этот народ поистине сходит с ума, — ответил виконт.
Я сделал вид, будто ничего не слышал. Почтительно поклонившись благородным господам, я отправился к г-ну Матьё учиться снимать планы.
VIII
БАСТИЛИЯ ПАЛА! ДА ЗДРАВСТВУЕТ НАЦИЯ!
Легко представить, как быстро пролетали дни, столь четко организованные, до краев заполненные работой.
Через две недели аббат Фортен получил угловые шкафчики к своему буфету, а через три месяца я закончил столярные работы у г-на Друэ.
Мой труд оценили в пятьсот франков. Затраты на материал составили всего сто двадцать; у меня осталось триста восемьдесят франков, и я удостоился похвал мастеров, приглашенных оценить работу.
Один из них был из Варенна, звали его г-н Жербо. Среди прочих приятных вещей он сказал, что, если у меня когда-нибудь не будет работы, то стоит мне только обратиться к нему, и она всегда найдется.
Пока я работал, г-н Друэ авансом выплатил мне триста франков на закупку дерева, плату за уроки фехтования и покупку книг.
В числе этих книг были старый, сделанный Амио перевод Плутарха, «Общественный договор», «Философский словарь», сочинения Расина, Мольера, Корнеля и «Женитьба Фигаро». У меня оставалось еще двести франков — целое состояние.
Появился долгожданный указ Неккера о созыве Генеральных штатов. Впервые в истории великая нация, или великое королевство, как говорил г-н де Дампьер, допускала всех своих членов к осуществлению политических прав.
Когда вышел указ, люди прочли в нем следующие слова: «Все соберутся для участия в выборах, составят наказы, записав их в тетради, и вручат своим представителям»; Францию словно ударило электрическим током, а народ встрепенулся даже в самых отдаленных и безмолвных краях. Он считал себя навеки погребенным в могиле, но вдруг прозвучал голос, повелевший ему, словно Лазарю: «Встань и иди!»
Правда, и министры, так давно обещавшие созвать Генеральные штаты, и Неккер, созвавший их, полагали, что народ этим и ограничится.
Они рассчитывали, что народ встанет, пойдет, но будет хранить молчание.
Но сразу же прекрасно поняли, что ошиблись и что народ заговорит.
Первым криком этого «новорожденного» был едино-Душный, скорбный, жалобный стон. Уже давно он таился в сердцах, сдавливал грудь и требовал лишь одного — вырваться наружу.
Если терпение — добродетель, заслуживающая награды Небес, то за два столетия несчастный французский народ своим терпением сравнялся в этой добродетели с достоинствами первых христианских мучеников.
Солдаты, умирая от голода, умоляли маршала Виллара, объезжавшего их ряды:
— Panem nostrum quotidianum da nobis hodie[3].
— Вы не ели вчера, не ели сегодня, — отвечал маршал, — но завтра мы постараемся выдать половину суточного рациона.
И солдат, вместо завтрака совершавший переход, вечером ужинал песней.
«Так дальше продолжаться не может», — предупреждал в 1681 году Кольбер.
«Сегодня всему пришел конец из-за неразумия», — говорил Буагильбер в 1707 году.
«Дряхлая махина развалится при первом ударе», — утверждал Фенелон в 1709 году.
«Будь я подданным королевства, непременно взбунтовался бы», — заявлял регент в 1718 году.
В 1762 году Людовик XV охотился в Сенарском лесу; ему повстречался крестьянин, несший на плече гроб.
— Куда ты его несешь?
— В Брюнуа.
— Для мужчины или женщины?
— Для мужчины.
— От чего он умер?
— От голода.
Людовик XV продолжил охоту, приехал ночевать в Трианон и отужинал в Оленьем парке…
Итак, стон народа, подавляемый два столетия, прозвучал тем громче, что 1788 год был неурожайным: зимой стояли холода, весной начался голод; но даже умирающие терпеливо ждали, вздыхая:
— Генеральные штаты!
Мы собрались в мэрии Сент-Мену, чтобы составить наши наказы. Хороший почерк обеспечил мне место секретаря.
Затем приступили к выборам. Господин Друэ, Гийом и Бийо имели на них огромное влияние.
Господин де Дампьер баллотировался вместе с бедным деревенским священником; победил последний.
Одно событие опрокинуло все расчеты: г-н Неккер предоставил третьему сословию право иметь столько представителей, сколько их имели дворянство и духовенство, вместе взятые; но он надеялся, стремясь повлиять на выборы в городах (предчувствуя, что победят сторонники народа), на выборы в сельских местностях (там господствовали дворяне и знатное духовенство, собственники двух третей земли), где победа должна остаться за аристократами.
Какая ошибка! Шесть миллионов человек приняли участие в голосовании и назвали выборщиков-патриотов. Вследствие этого открытие Генеральных штатов, которое должно было состояться 27 апреля, перенесли на 4 мая.
Двор боялся и, сколько мог, оттягивал этот миг борьбы со страной. Взоры всей Франции были устремлены на Париж. Каждый час приносил нечто неожиданное.
Вскоре мы узнали следующее.
Двадцать девятого апреля был разграблен склад бумажного фабриканта Ревельона.
Пятого мая открылись Генеральные штаты. Во время шествия в Версаль короля приветствовали рукоплесканиями, королеву освистали.
Восьмого мая представители трех сословий разделились на две фракции: одну составила буржуазия, в другую вошли духовенство и дворянство.
