Поль Кок - Вишенка. 1 том
Наконец актеры решили, что пора подумать об отдыхе. Шатулье приказал Вишенке указывать комнаты дамам, а сам отправился провожать мужчин. Красавица удалилась, перекинувшись взглядом с Анжело. И через несколько минут глубокая тишина сменила шум музыки, веселый смех актеров и крики Франсуа.
IX. ХОРОШЕЕ И ДУРНОЕ
Уже пробило одиннадцать часов, когда Вишенка подошла к своей комнате, держа в одной руке корзинку, а в другой зажженную свечку. Она поставила подсвечник на пол, вынула ключ из кармана, отперла дверь и тихонько вошла в свою каморку.
Сабреташ крепко спал, спал, как человек беззаботный, у которого нет горестей, но сильно утомленный. Вишенка, однако, решила, что он будет доволен, если его разбудить поужинать. После ужина Сабреташ может вдоволь выспаться. Она подошла к кровати и начала его будить, приговаривая:
— Сабреташ, проснитесь, я принесла вам поужинать.
Солдат вскочил с испуганным криком:
— Что, что случилось, показался неприятель?
— Нет, нет, господин Сабреташ, неприятеля нет… Вы не в Африке…
Сабреташ осмотрелся:
— Ах, простите, мое милое дитя, это ваша комната, вы мне дали приют, да я теперь все припоминаю. Дело в том, что я как лег на вашу мягкую постель, так и заснул и выспался отлично.
— Вы не взыскательны!
— Мне снилось, что я еще в Африке, сражаюсь с целым отрядом арабов, в каком-то узком проходе, один, далеко, без всякой помощи. А ведь я был в такой переделке, видите ли, и удалось выбраться… Который час?
— Одиннадцать пробило.
— Значит, я спал три часа?
— Теперь поужинайте, — говоря это, Вишенка вынула из корзинки бутылку вина, хлеб, мясо, сыр и две большие груши.
— Как, все это для меня? — удивился отставной воин, смотря, как Вишенка накрывала на стол.
— Да, для вас, тут лишнего ничего нет, но насытиться можно.
— Да ведь это генеральский ужин, настоящий пир горой, и признаться, я весьма не прочь поужинать. Говорят, что сон изгоняете голод, но я все-таки с аппетитом поем.
— Ну, так садитесь за стол, я посижу с вами, если вам это не будет неприятно.
— Неприятно! Мне кажется, что ваше присутствие не может быть никому неприятным, что меня касается, то я очень счастлив… Ну, черт возьми, за что же вы так добры ко мне?
— Услужить другому всегда так приятно, когда можешь.
— Это, положим, так, но большая часть людей, оказывая услуги, ворчат или, что чаще случается, не оказывают их вовсе. Вы тоже со мной поужинаете?
— Нет, я уже ужинала, я не хочу, но я все-таки посижу с вами.
— И вы увидите молодца, который так же хорошо ведет себя за столом, как и перед неприятельской пушкой.
Сабреташ с большим аппетитом набросился на еду. Вишенка села напротив него. Если бы кто вздумал рассмотреть внимательно лицо молодой девушки, то заметил бы в нем отсутствие той беззаботной, спокойной веселости, которой дышало оно еще так недавно. Можно было легко отгадать, что она была сильно занята чем-то, что сердце ее наполнилось новым чувством.
— Прекрасно, да и к тому же вино, ничего не забыто, настоящий пир, за ваше здоровье, милое дитя!
— Благодарю вас, господин Сабреташ.
— Ваше здоровье, моя крошка, я не знаю вашего имени.
— Зовут меня Вишенкой.
— Вишенка, необыкновенное имя, я его буду помнить.
— Да и ваше имя тоже никогда не встречается.
— Сабреташ моя фамилия.
— Но у меня нет фамилии, нет и родителей.
— Неужели это правда, милая девушка, как же вы лишились родителей? Простите мое любопытство, я спрашиваю это из участия к вам, но если вам неприятно, то перемените разговор.
— Вы меня ничем не обидели, господин Сабреташ, моя история не тайна. Сегодня господин Шатулье рассказал ее всем актерам, и вам, конечно, я могу ее сообщить, если вас это интересует.
— Извините, моя крошечка, за мое участье к вам, ну расскажите же, можно и есть, и слушать одновременно, начинайте.
И Вишенка коротко рассказала Сабреташу историю своей жизни, уже известную читателю. По окончанию рассказа она показала солдату медальон, висевший у нее на шее под платком.
Сабреташ с большим вниманием рассмотрел медальон, бормоча:
— Черт возьми, как подумаешь, что ваша судьба зависит от этой безделушки… Здесь три буквы: С и два Л, не помните ли имя бедной кормилицы, которую бог знает чем окормил ваш негодяй-хозяин.
— Совсем не помню.
— А где она жила, не помните ли этого?
— И этого не помню.
— Понятно, можно ли помнить, когда вы были всего двух лет. И так ваша кормилица ничего не сообщила. Никто не справлялся о вас?
— Никто, никогда.
— И следу даже никакого нет, а бубновую даму с надписью вы бережете?
— Да, берегу, господин Сабреташ.
— Это ваша метрика, правду говоря, не думаю, чтоб она вам на что-либо пригодилась. Не огорчайтесь, вы и без всего прекрасная, умная девушка. Наконец, не вы одни, есть много людей, которые живут на свете, не зная своих родителей. Не печальтесь.
— Я не огорчаюсь.
— Хорошо делаете. За ваше здоровье!.. Какой отличной соус, по совести сказать, дядя Шатулье мастер своего дела. Жаль, что вы не попробовали.
— Мне есть не хочется.
— Ну, вот, Вишенка, и я вам сообщу мысль, которая мне сейчас пришла в голову. Если это не будет правда — скажите мне. Я не проницателен, но я все-таки скажу вам, что у вас есть что-то на душе, вижу по глазам, вы не так беззаботны, веселы, как когда мы с вами встретились впервые, а это еще было так недавно. Вы чем-то озабочены, не я ли причиной этому? Вы дали мне приют, а хозяева, быть может, не довольны этим, пожалуйста, не стесняйтесь, я сейчас же возьму котомку, палку и отправлюсь в путь. Не хочу, чтоб вас за меня бранили.
— Не в том дело, никто не знает, что вы у меня.
— В чем же дело?
— У меня голова кругом идет. Я вам скажу, а вы дадите мне совет. Дело идет о моем будущем.
— О вашем будущем… Это, черт возьми, не шутка!
— Я вам говорила уже, что в нашей гостинице остановились актеры, вы знаете, что это такое актеры, господин Сабреташ?
— Еще бы не знать, я до военной службы был учеником у декоратора в Париже, по праздникам я всегда бывал у отца в Баньони, по будням же мне удавалось иногда бывать в театре.
— Не правда ли, какое приятное занятие актеров, какое удовольствие представлять.
— Не знаю, лучше ли оно других занятий, я только помню, что, когда я жил на квартире на Бастампльской улице, тут же квартировала одна актриса, она готовила себе кушанье сама на жаровне и спала на такой маленькой кроватке, что ей приходилось поджимать ноги. Все это не до-называло ее богатства. Правда, что она была не молода и не хороша собой.
