Александр Волков - Зорро
Служители похоронного бюро и судебные исполнители, обшарившие опустевший дом в поисках завещания, к шторам не притронулись, а люди дона Манеко, бесцеремонно сорвавшие печати с дверей жилища, покинутого местными служителями Фемиды, не стали трогать шторы, дабы не слишком привлекать к дому внимание проезжих. Однако Остин знал, где находится кнопка, приводящая в действие спусковое устройство, и потому, когда слуги нагромоздили перед крыльцом угловатую пирамиду дорожных сундуков, плетеных саквояжей и прочего скарба, сопровождавшего прибывших путешественников, судебный исполнитель привел в действие потайной механизм, шторы со страшным визгом поползли вниз, и внутренность дома окрасилась радужными бликами.
Это маленькое рукотворное чудо привело Касильду в такой восторг, что она тут же забыла не только о дорожной усталости, но и о том, как их встретили привязанные к спинкам стульев проходимцы. Мало того, когда вся кладь была перенесена под высокие стеклянные своды и загромоздила почти все пространство обширного холла, она тут же распаковала одну из корзин, сама сварила кофе на дорожной спиртовке, поставила на поднос три чашечки, сахарницу, вазочку с печеньем и, пробравшись по узкому проходу между сундуками, стала подниматься по лестнице, стараясь не касаться запыленных перил. Когда рассохшиеся от жары ступени заскрипели под ее легкими шагами, Остин, приступивший было к беглому знакомству с родословной своих новых клиентов, поднял голову над развернутым пергаментным свитком и, разглядев в сетчатых разводах витражей стройную фигуру Касильды, попытался остановить ее.
— Послушайте, сеньора, неужели вы уже успели соскучиться по обществу этих мерзавцев? — крикнул он, толчком пальца поправляя тонкие серебряные очки на глубоко вдавленной переносице.
— Почему непременно мерзавцев? — Касильда остановилась и, обернувшись на голос, едва разглядела над поднятой крышкой сундука плешивую макушку и узкий морщинистый лоб стряпчего. — Эти люди тоже могли принять нас за каких-нибудь проходимцев. Представьте себя на их месте, и уже тогда…
— Сеньора! — перебил Остин, сдернув с носа запотевшие от волнения очки. — Если вы и в дальнейшем намерены таким способом оправдывать действия каждого встречного негодяя, советую вам тут же отправить одного из слуг за дилижансом, а с помощью оставшегося вновь уложить в ваши дорожные сундуки то, что уже успели из них извлечь!
— Не вижу в этом необходимости! — рассмеялась Касильда, звонко постучав о край подноса серебряной кофейной ложечкой. — Сейчас эта троица — наши пленники, а в той стране, откуда мы прибыли, с пленными принято обращаться деликатно! К тому же, я полагаю, эти почтенные джентльмены не посмеют поднять руку на женщину!
— Только не вздумайте их развязывать, — пробурчал стряпчий, вновь исчезая за крышкой сундука, — а если все же решитесь, то сперва попробуйте для практики напоить вашим кофе трех ягуаров или гремучих змей, и вот когда этот номер вам сойдет…
— С удовольствием, но, насколько мне известно, ягуары и гремучие змеи не пьют кофе! К тому же он почти остыл за время нашей болтовни!
Касильда звонко расхохоталась, взбежала по лестнице и, звякнув чашками на подносе, скрылась за дверью, украшенной изображением усатого конкистадора в лиловом шлеме и нефритовом камзоле с золотыми блестками. Вскоре с галереи второго этажа послышался смех, стук кофейных ложечек о фарфоровые стенки чашек и негромкая непринужденная болтовня, звуки которой привели судебного исполнителя в такое недоумение, как если бы молодая девушка действительно вошла в клетку с тиграми и они, вместо того чтобы растерзать ее, стали урчать и тыкаться усатыми мордами в подол ее платья.
— Н-да, красота, однако, страшная сила, — пробормотал стряпчий, сворачивая свиток в тугую трубку и крепко обвязывая ее шелковым шнурком, — пострашнее, быть может, ножа и револьвера, но… вблизи, только вблизи…
Остин закатал концы шнурка в темный восковой шарик, крепко придавил его шестиугольной агатовой печаткой, сунул свиток под мышку и тонким батистовым платком снял с перстня остатки прилипшего воска. Надо сказать, что с того момента, как дон Росендо и его сестра сошли по корабельному трапу и направились к нанятому Остином дилижансу, судебный исполнитель начал неприметно преображаться; движения его сделались более раскованными и уверенными, в голосе стали порой проскакивать властные нотки, а когда он, стоя перед воротами, подавал дону Росендо револьвер и пристально вглядывался в кудрявые переплетения виноградных лоз между столбиками галереи, в его глазах вспыхивали злые дерзкие огоньки. Вот и сейчас, отставив в сторону шкатулку, он чутко, как ночной грабитель, прислушался к звукам за стенами дома и, уловив едва различимый стук приближающихся копыт, бросился к входной двери и выглянул во двор. Здесь все было по-прежнему, если не считать трех винтовочных прикладов, торчащих из узких вертикальных щелей, проделанных в воротах на случай появления непрошеных гостей из-за ближайшего поворота дороги, скрывавшейся за пологим песчаным холмом футах в трехстах от ограды.
Двое слуг развешивали на перекладине пропыленные ковры, а дон Росендо, успевший сменить свой пропотевший цилиндр на мягкую широкополую панаму, неспешно прогуливался перед своим оборонительным сооружением, почесывая за ухом уже вполне прирученного Бальтазара. Порой он останавливался перед каким-либо из прикладов, прижимался щекой к винтовочному цевью и, скорректировав направление выстрела, удовлетворенно присвистывал и сухо щелкал в воздухе полированными ногтями. Слуги, успевшие покончить с развешиванием ковров, приняли эти звуки за знаки хозяйского нетерпения и принялись с таким усердием лупить бамбуковыми скалками по замысловатым ковровым узорам, что выбитая ими пыль в сочетании с грохотом издали могла вполне сойти за дым от залпов пушечной батареи, установленной во дворе ранчо. Дон Росендо обернулся и, по-видимому, удовлетворенный произведенным эффектом, бросил выбивальщикам пару мелких монет, подхваченных теми с ловкостью карманников скорее, нежели дворовых.
И тут молодой человек остановил свой взор на стряпчем, неспешно идущем через двор с торчащим из-под локтя свитком.
— Как?! Ты еще здесь? — воскликнул дон Росендо, глубоко запуская пальцы в огненный загривок Бальтазара. — Ты же сам говорил, что после полудня здесь будет жарковато!
— Все верно, сеньор, — вздохнул Остин, снимая шляпу и обмахивая ею бледное, но совершенно сухое лицо, — солнце печет без всякого снисхождения! Но недолго ему осталось торжествовать, вот-вот начнется сезон дождей, и сие немилосердное светило в свой черед будет поглощено всепожирающими тучами! О, боги! О, природа!..
