Гэри Дженнингс - Сокровища поднебесной
Как только начали разваливаться первые скалы, мы, наблюдатели, почувствовали, что холм под нами задрожал, хотя мы и находились в нескольких ли от ближайшего из этих горных обвалов. Дно долины тоже содрогнулось, но обе армии, все еще увлеченные сражением, пока ничего не заметили. Я, помню, в этот момент подумал: должно быть, именно так мы, смертные, проигнорируем первые признаки Армагеддона, продолжая заниматься своими мелкими, ничтожными делами, увлеченные злобными маленькими раздорами даже тогда, когда Господь нашлет на нас невообразимое опустошение, которое приведет к концу света.
Однако добрый кусок земли был уже опустошен. Падающие скалы тянули за собой вниз другие скалы; переворачиваясь и скользя, они вспахивали полосы целых пластов земли, и земля эта вместе с глыбами скал очищала склоны гор от растительности. Деревья падали, ударялись друг о друга, громоздились в кучи, перекрывали друг друга, растрескивались, и тогда поверхность горы и все, что на ней росло или входило в ее состав — валуны, камни, булыжники, комки почвы, земля, куски дерна величиной с луг, деревья, кусты, цветы, возможно, даже лесные твари, захваченные врасплох, — все это неслось вниз, в долину, в виде дюжины или даже больше отдельных обвалов. Шум, производимый ими, хотя и задержался из-за расстояния, наконец ударил нам в уши. Отдаленные раскаты постепенно переросли в грохот, тот, в свою очередь, превратился сначала в рев, а потом в гром. Такого грома я никогда прежде не слыхал — даже на изменчивых вершинах Памира, где грохот часто бывал оглушительным, но никогда не продолжался дольше нескольких минут. Звук этого грома продолжал нарастать, создавал эхо, собирал и впитывал его и бушевал еще громче, как будто еще не достиг наибольшей своей силы. Теперь холм, на котором мы стояли, сотрясался подобно желе — возможно, одного лишь такого грохота хватило бы, чтобы его сотрясти, — поэтому мы с трудом удерживались на ногах. Все деревья рядом с нами шелестели так, словно теряли свою листву, отовсюду с пронзительными криками взмывали птицы; казалось, сам воздух вокруг нас содрогался.
Грохот нескольких обвалов перекрыл шум сражения в долине; оттуда больше не доносилось криков, воинственных кличей и звона ударявшихся друг о друга мечей. Несчастные люди наконец осознали, что происходит, как и табуны лошадей. Люди и лошади устремились в разные стороны. Я и сам пребывал в состоянии возбуждения, но не мог как следует разглядеть, что делали люди по отдельности. Я воспринимал их как расплывчатую массу — так же, как и неясные очертания ландшафта, который устремился с гор вниз, — тысячи людей и лошадей мчались огромным беспорядочным стадом. При этом казалось, что все дно долины наклоняется взад и вперед, а толпа переливается из стороны в сторону. У меня возникло такое чувство, что все, кто был жив и мог двигаться — люди и лошади, — словно бы вдруг одновременно заметили страшный обвал, громадные оползни, которые с грохотом неслись на них с западных склонов. И все они, как одно целое, бросились прочь оттуда, но только для того, чтобы узреть другой, не менее страшный обвал, такие же ужасные оползни с грохотом летели им навстречу с восточных склонов. И снова они все, в едином порыве, бросились в середину долины. Кроме тех, кто кинулся в реку, — те словно бы убегали от лесного пожара и пытались найти спасение в холодной воде. Около двух или трех дюжин человек — я не мог разобрать, сколько именно, — бежали прямо в середину долины, на нас, и, возможно, кто-то резво несся в другом направлении. Однако обвалы двигались быстрее, чем мог бежать человек.
И вот уже оползни достигли низа. Хотя падающие коричневые и зеленые пятна состояли из целого леса высоких деревьев и бессчетного количества огромных, как дом, валунов, с того места, где мы находились, все вместе это выглядело как поток грязной, комковатой, полной песка цампы. Казалось, словно какую-то чудовищную кашу выплеснули вниз из огромной миски, с самого дна, а вздымающиеся облака пыли, которые взметнулись вверх, выглядели как поднимающийся от нее пар. Когда отдельные оползни достигли подошвы гор, они слились воедино в громадный обвал, ворвавшийся в долину, вернее, их было целых два — один шел с востока, другой с запада, чтобы встретиться в центре. Оползни со скрежетом пронеслись по дну долины, лишь слегка замедлив свое стремительное движение. Когда потоки встретились, они были высотой с трехъярусную стену. Мне это напомнило схватку двух гигантских горных козлов: я однажды видел, как они наскочили друг на друга и столкнулись своими огромными рогатыми головами с такой силой, что у меня самого клацнули зубы.
Я ожидал услышать точно такой же зубодробильный грохот, когда два чудовищных обвала встретились, однако на сей раз шум был совсем иным. Река Джичу текла по восточной окраине долины. Поэтому оползень, стекший вниз с востока, просто сгреб эту реку на значительном протяжении, когда пронесся через нее, и поскольку он продолжил свое движение, то вода, должно быть, смешалась с его содержимым и превратила оползень в стену вязкой грязи. Когда две несшиеся друг на друга массы сошлись, раздалось громкое влажное «шлеп!», подтвердившее, что оползни соединились, чтобы с этого момента и навсегда образовать более высокое дно долины. И еще, когда они встретились, из-за горных вершин на востоке вдруг показалось солнце, но небо было таким тусклым от пыли, что солнечный диск показался блеклым. Солнце появилось так внезапно, было такого удивительного цвета и имело такие неясные очертания, словно оно было кимвалом, подброшенным сюда, чтобы провозгласить конец всякому грохоту в долине. Хотя сверху еще продолжали нестись последние валуны, шум постепенно затих, правда не сразу. Он перешел в дребезжащий затихающий металлический звук, который в конце концов замер.
В наступившей внезапно тишине — она не была абсолютной, потому что, все еще подпрыгивая, катились вниз валуны, скрипели и скользили по склону деревья, неслись вниз обрывки дерна и еще что-то неразличимое, — я услышал первые слова, которые принадлежали орлоку:
— Скачите, капитан Тоба. Приведите нашу армию.
Капитан вернулся тем же путем, которым перед этим пришли мы. Баян неспешно вынул из кошеля большое сияющее приспособление из золота и фарфора — свои зубы, вставил их в рот и пощелкал челюстью, чтобы поудобнее пристроить зубы на своих деснах. Теперь он выглядел как настоящий орлок, готовый к триумфальному шествию. Баян быстро спустился с холма и исчез в облаке пыли, а мы все последовали за ним. Сам не знаю, почему мы так поступили, может, для того, чтобы насладиться полнотой нашей необычной победы. Но смотреть было решительно не на что, в этой густой удушающей пелене не видно было буквально ничего. Когда мы всего лишь добрались до подножия холма, я потерял из виду своих товарищей и мог только слышать приглушенный голос Баяна, где-то справа от меня. Орлок говорил кому-то:
