Владимир Андриенко - Галерные рабы его величества султана
— Но кто ты? Почему так ярко светит факел?
— Это не факел, Федька. Али не признал меня?
Федор стал привыкать к свету.
— Не признал? — повторил пришедший.
— Степан Силыч? Ты? — Федор искренне удивился старому знакомому. Это был знакомец его отца, стремянной стрелец. Тот самый, которому он подарил саблю, отнятую им в бою у татарского мурзы.
— Я, Федька. Говорил я тебе, что не умрешь ты хорошей смертью. Али не прав был?
— Но откуда ты здесь, Степан Силыч? Ко мне еду токмо турок носил, али ты вместо него стал?
— Ах, и дурак ты, Федька. Да нешто я на старости лет стал бы турке поганому служить?
— Но как попал сюда, Степан Силыч?
— Я теперь всюду бывать могу, Федя. Убили меня поганые. Вот как. Попали мы в засаду устроенную польскими гусарами. Едва пробились. Много наших полегло. И твоих знакомцев тож. Думал я что снова смерти избегнул. А уже возле самого стана нарвались на татар. Они и посекли меня саблями.
— Значит, ты умер, Степан Силыч? — спросил Федор с трепетом.
— Да, Федя. Умер.
— И ты пришел за мной?
— За тобой?
— Если ты мертвый и пришел ко мне — стало быть, и мой черед пришел?
— Нет. Тебе на тот свет рано еще.
— Рано? Но скажи мне, Степан Силыч, неужто мне в этом каменном мешке пропасть суждено? Подохнуть от вшей и грязи?
— А ты такой смерти себе не желаешь?
— Кто такого пожелает? Вот ежели бы в бою смерть принять, так то дело иное.
— Твой смертный час наступит не сейчас и не здесь! Тебе суждено увидеть далекие страны, про которые у нас на Москве и не слыхивали. Ты еще много раз будешь держать в руках саблю. И ты много раз будешь любить ту самую бабу, что приняла тебя на ложе в Крыму.
— Марту Лисовскую?
— Марту, — согласился старый стрелец. — Но тебе не про то думать надлежит сейчас.
— Как мне выбраться отсюда, дядя Степан?
— Время придет и все станет на свои места, Федя….
Удар ноги в бок разбудил Мятелева. Перед ним стоял турок с факелом:
— Вставай, гяур. Тебе повезло. Приказано посадить тебя в другой каземат. Но не вздумай снова брыкаться. Не то останешься здесь до конца дней.
Федор поднялся на ноги.
— Эй! Кузнеца сюда! — прокричал турок. — Отомкни его кандалы.
В каземат втиснулся худой кузнец в грязной чалме и принялся за работу. Вскоре Мятелев был свободен и покинул камеру для смертников.
В новом помещении, куда его бросили, было просторно, и там он увидел Василия Ржева. Федор бросился ему на шею и, мог бы поклясться, что никогда и никому так не радовался.
— Вася!
— Федор! Чего ты? — тот отстранился от него. — Али с ума спятил?
— Вася! Я рад тебя видеть! Если бы ты знал как я рад!
— И я рад. Но ты меня пугаешь.
— Какое это счастье просто поговорить с кем-то. А тем более с другом. Ты не поймешь этого, Вася.
— Да откуда ты свалился, Федор? Где сидел, что стал ценить это?
— Не спрашивай. Не дай те господь попасть в такое место. За веслом галеры в сотни раз лучше будет. Там где я был — живет настоящий страх, Вася. Три дня я там сидел. И три дня смотрел ему в поганое лицо.
— А я все время здесь вот. С чего это пузатый турок решил нас снова вместе свести?
— Попали мы с тобой как кур во щи. И, боюсь, просто так отсюда не вырвемся.
— Не вырвемся? — задумчиво спросил Ржев.
— Второй раз он нам бежать не даст.
— Мне Дауд-бей предложил отправиться в Стамбул.
— Что? — Федор опустился на охапку грязной соломы.
Ржев сел с ним рядом.
— Он знает кто я такой, Федя. Знает.
— Чего знает? — не понял Мятелев.
— Кто я на самом деле знает. Не ты ли сказал ему?
— Чего? Чего я сказать то мог? Я пузатого турка и не видывал. Меня в подземелье кинули, и там я говорил только с тем, кто мне еду носил. А чего он знает то этот Дауд-бей?
— Про то, что я не просто так из Москвы послан и про то, что я не простой ратник дворянского ополчения.
Федор засмеялся.
— Так ты сам много раз про то говорил. Али забыл? И говорил в присутствии Адике.
— Да что она могла понять в том, что я говорил?
— Я те говорил, что не простая это девка. Слушать она умеет, Вася. И не по её ли милости мы к турку в плен снова угодили? Думал про то? — Федор посмотрел на друга.
— Адике? Она сама хотела уйти из плена. Зачем ей это? Попались мы случайно, и она снова стала рабой.
— Как бы не так. Случайно! Скажешь тоже. Нас взяли ночью в горах, когда повстанцев громили в долине.
— И что с того? Не говори плохо про Адике. Даже если она и рассказала чего по слабости своей женской. Пытки испугалась. Что с того?
— Если бы испугалась, Вася. Задается мне, что она с самого начала подослана к нам была. Или забыл, как сам про то думал? Ты же говорил, что она заманит нас в ловушку! Я тогда не поверил тебе, и слушать не стал. А зря. Все, по-твоему, и получилось.
— Да я тогда это все с горяча сказал, Федор. Адике….
— Причаровала она тебя, Вася. И это худо. Но впрочем, мы все равно уже в лапах турка. Скажи лучше, чего он говорил тебе?
— Дауд-бей?
— А то кто же.
— Хочет, чтобы я ему царского резидента в Крыму сдал. И за это обещает нам с тобой пропуск в Стамбул.
— Нам?
— Да. Он и тебя отпустит, ежели я ему все скажу.
— Вона как! — вскричал Мятелев. — Не врет, думаешь?
— Федор!
— А чего? Я и не чаял возможности вырваться отсюда уже.
— Не думаешь ли ты, что я предам моего государя?
Мятелев спохватился. И вправду подземный каземат сделал с ним что-то странное. И сейчас он подумал не о судьбе царского резидента в Бахчисарае, но только о себе лично….
Киев: ставка боярина Шереметева
Боярин Шереметев после поражения русской армии под Конотопом быстро стал подниматься вверх, и царь назначил его одним из командующих своими силами в Украине.
Алексей Михайлович требовал побед, ибо эта война порядком уже истощила силы Московского государства. Казна пустела, и росли налоги. Крестьяне бежали от своих помещиков на вольные земли за Урал и на Дон. По дорогам шалили тати и грабили купцов. То и дело в разные местах царства обездоленные поднимали восстания против воевод и бояр.
Шереметев горел желанием доказать царю свою преданность и был готов разить врагов без всякой жалости. Он мало советовался с другими воеводами и сам выработал план будущей кампании. Возражений боярин не терпел и угрожал воеводам, что если его не станут слушать, он донесет в Москву об измене.
После образования Приказа тайных дел бояре боялись обвинения в измене, и эта мера подействовала. Но не на всех. Начальник стрелецкого гарнизона в Киеве молодой князь Юрий Барятинский часто ругался с Шереметевым и их споры едва не доходили до сабель.
