Джек Данн - Тайная история Леонардо да Винчи
— Повозку Богоматери наверняка сделал ты, Леонардо, — заметил Зороастро.
— Я и многие другие.
И в этот миг дождь обернулся изморосью, а потом и вовсе прекратился — словно по чудесной воле, явленной Мадонной.
Толпа захлопала, раздались восклицания: «Miracolo… in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen»[11]. Кое-кто, плача, падал ниц, благодаря Господа и Святую Деву. Напряжение развеялось мгновенно, оставив лишь сырой едкий запах, какой часто стоит на улицах после дождя. Леонардо тоже вздохнул свободнее, потому что Джиневра и Сандро смогут теперь без опаски войти в собор.
— Ну, мастер Леонардо, — сказал Никколо, — ты, оказывается, и в самом деле прести… — Он споткнулся на трудном слове.
— Престидижитатор, — сказал Леонардо. — Это из латыни и французского. Чему только учил тебя старина Тосканелли?
— Ясно чему, — подал голос Зороастро. — Богохульствовать.
— Ты говоришь ну прямо как мессер Николини, — сказал ему Никколо.
Леонардо хмыкнул.
— Ты не веришь, что Богоматерь повелела дождю прекратиться? — спросил Зороастро у Никколо. — Ты же видел это своими глазами.
— Видел, но не думаю, что поверю.
— Отчего же? Тебе не дали достойного религиозного воспитания?
— Моя мать очень религиозна и пишет прекрасные стихи. Но я не верю в Бога.
И Леонардо почти не удивился, услышав ответ Зороастро:
— Я тоже.
Тут заревели трубы, и появилось шествие Пацци.
Леонардо высматривал коляску Джиневры.
Сейчас улицы казались залитыми кровью, потому что тысячи факелов — равно у приверженцев Пацци и Медичи — засияли необычайно ярко, будто свет их почерпнул силу от святых кремней Гроба Господня.
Леонардо видел Джиневру и Сандро, но они были слишком далеко, чтобы услышать его оклик. Он дождется их рядом с коляской — здесь, на краю переполненной, украшенной цветами площади. Леонардо держался под прикрытием толпы, потому что подле коляски торчали несколько человек с оружием и в цветах Николини. Он собирался перехватить Джиневру, когда она будет возвращаться после фейерверка. Юный Макиавелли хотел было пойти с Зороастро, который вознамерился подобраться как можно ближе к ступеням собора, где стояла повозка с фейерверками, но Леонардо побоялся, что с мальчиком что-нибудь случится.
Собор вздымался как гора на темном, затянутом тучами небе, и его мраморные грани, перекрытия, часовни, апсиды и купола были столь же темны и сумрачны, как грезы Леонардо. Шла праздничная служба, и все притихли. Из огромных растворенных врат доносилось «Pater noster»[12].
Потом началась Евхаристическая литургия. «Agnus Dei, qui tollis peccata mundi: miserere nobis»[13]. Люди молились, кое-кто стоял на коленях, иные с любопытством оглядывались, дожидаясь, когда вновь свершится великое чудо Воскресения. Пел хор, слова и мелодия сочились из дверей и окон и из самих камней, точно древние благовония; в воздухе плыл фимиам — мирра, кассия, шафран, нард, оника, стакта.
Потом родился шум, подхваченный толпой, и из церкви на подчеркнутые тьмою ступени хлынул поток модно одетых молодых мужчин и женщин из богатых и знатных семей. За ними следовали именитые горожане, которые заполняли ступени, чтобы лучше видеть красочное действо.
Показалась на ступенях и Джиневра; справа от нее был Николини, слева — Сандро. Во всяком случае, так показалось Леонардо, потому что он едва успел разглядеть их, прежде чем они исчезли в толпе.
— Пора, — сказал Леонардо, обращаясь к Никколо. — Сейчас ты его увидишь.
Невидимый с места, где стоял Леонардо, архиепископ зажег ракету, скрытую внутри большого голубя из папье-маше. Через весь собор была натянута специальная проволока — она выходила из дверей на площадь. Искрящийся голубь пролетит по ней и опустится в сатиновое гнездо, полное фейерверков, ракет и хлопушек, — и тем принесет еще один год счастья тысячам удачливых и верующих зрителей.
Внезапно птица вынеслась из дверей, рассыпая черно-красное пламя и черный дым. Все, кто оказался рядом или под ней, кричали и пригибались. Она была столь яркой, что какой-то миг Леонардо не видел ничего, кроме алых стен, которые расплывались перед его глазами, куда бы он ни взглянул.
Раздались крики радости, потом вдруг толпа охнула и замерла: проволока оборвалась. Голубь завис и рухнул недалеко от гнезда — как нарочно, в большую повозку, где лежали все праздничные фейерверки, сложенные, словно орудийные стволы, на ложах из досок. Птица горела, и крылья ее сморщивались и корчились, превращаясь в золу.
Миг — и ракеты в повозке охватил огонь. Оглушительно грохнул взрыв, а за ним — еще несколько поменьше, когда один за другим рвались цилиндры с порохом. Повозку разнесло на части, ракеты сотнями разлетелись по всем направлениям, стреляя и взрываясь на лету. Ракеты озаряли храм то сияюще-белым, то багряно-алым, то ярко-синим, то травянисто-зеленым. Они разбивались о стены, влетали в окна, рассыпаясь разноцветным ливнем и канонадой. Искры метались по площади, омывая вопящих, обезумевших зевак разлетающимся огнем; одежды детей вспыхивали, матери кричали и пытались сбить пламя. Толстяку в груботканой рясе ракета угодила в грудь, и взрыв огня и цветных искр озарил его пляску смерти. И все это в шуме и слепящей яркости. Ракеты падали на крыши ближних домов, и они вспыхивали. Матерчатый навес над балкончиком второго этажа охватило пламя, и его празднично окрашенные полотнища, пылая, рухнули вниз — на толпу. Едкий запах смолы мешался в воздухе со сладковатым ароматом курений.
Леонардо бросился на забитую народом площадь. Он взывал к Джиневре; и другие, будто в ответ, взывали к нему, когда он пробивался, прорывался, продирался сквозь толпу к Дуомо. Ему доставалось от кулаков тех, кто, как дикие звери на лесном пожаре, ударились в панику; но он ничего не чувствовал, словно стал камнем. Ему мнилось, что он вязнет в океане черной патоки. Двигаться было трудно, словцо само время замедлило бег и вот-вот замрет совсем, как неподведенные часы.
Его звал Никколо.
Но ведь он велел мальчишке оставаться у повозок. Так он не остался?..
Пригибаясь при взрывах ракет, молясь на бегу, Леонардо искал Джиневру. По площади рыскали карманники и бандиты, рискуя сгореть ради того, чтобы содрать кольца и иные украшения с погибших и тех, кто прижался к земле в поисках спасения. Они пинали, тузили, а то и топтали бедолаг, когда кто-то пытался сопротивляться. Вор со шрамом, что тянулся от угла рта через щеку, замахнулся ножом на Леонардо, но отступил, увидев, что и Леонардо обнажил свой кинжал.
Леонардо должен был найти Джиневру. Все прочее — не важно. Будь в том нужда, он выпустил бы кишки и самому дьяволу.
