Евгений Немец - Медный гусь
— Кости Митьки да Андрюшки Обский старик уже обглодал, наверно, а Никитин вон, бедолага, перед Богом без башки предстанет, — мрачно, с затаенной злобой произнес Васька Лис. — Что ж, владыка, твоя молитва их не уберегла?
— А потому и не уберегла, что мало в них веры было! — гаркнул пресвитер, распаляясь. — Ты, небось, дурачина, придумал себе, что коли крестик нательный тебе на шею надели, то того и достаточно?! Крещение — то только врата, а за ними до спасения еще длинный-предлинный путь. И путь тот тернист и ухабист, понеже без веры твердой, как железо-булат, в пути том обязательно сгинешь!
— Булат твердый, кто ж спорит, токмо хрупкий, в морозы ломается, — пробурчал себе в бороду Васька Лис.
— Вот мы путь наш молитвой и укрепим, — постановил пресвитер, пропустив замечания стрельца мимо ушей.
Пресвитер повесил на шею белоснежную епитрахиль с золотыми крестами, потом достал из своей торбы деревянный складень, завернутый в полотняный платок, бережно из тряпицы его извлек, к груди прижал и раскрыл створки, словно ставни в избе. И теперь на путников в ауре золотого сияния и искрах серебряной басмы грустно и ласково смотрел Иисус, все понимая и все прощая, а по бокам на створках к Нему обернули лица Божья Матерь и Иоанн Предтеча, мудрые и печальные в своей святости. И путникам тоже как-то сразу захотелось приобщиться, прикоснуться к той святости, чтобы успокоиться, умиротвориться и почувствовать, что Господь их не оставил.
— Ставайте на колени, чада, помолимся…
Белогорье
Созерцание лика Иисуса и молитва приободрили путников, Мурзинцев даже ус перестал жевать.
— Передохнули, и будет, — постановил он, поднимаясь. — Лексей, куда нам теперь?
— Наполдень, через болота. Пару верст, и выйдем к холмам.
— Болота обойти никак нельзя?
— Можно, но далеко. Чтоб обойти, надо по Оби еще верст на десять спуститься, до Лонг-пугля, а то — вогульская вотчина. Нам туда лучше теперь не соваться, они за Агираша нам или топор в спину, или рыбой с челибухой накормят, с них станется.
— Значит, через болота…
— Слышь, Анисимович, — позвал сотника Перегода, — как думаешь, Яшка Висельник проскочил Самаровский?
Сотник задумался на мгновение, пальцем лоб потирая, ответил с расстановкой:
— Яшка — вор матерый, а ямщики самаровские хоть и отчаянные головы, да все одно не служивые, ратного опыта нету, так что волчара мог и уйти. Ежели проскочил, то тут он будет часов через пять. Но на струги наши он не покусится, его Полежалый гнать будет, сколько сил хватит, дьяк — мужик упрямый.
Перегода кивнул, да и Рожин с сотником был согласен — ворам теперь не до случайного судна, им свои шкуры спасать следует.
Мурзинцев оставил у стругов Демьяна Перегоду и стрельца Ерофея Брюкву, поскольку все же опасался появления Яшки, а на своего казака мог положиться; остальным велел собираться в дорогу.
— Маленько осталось, братцы, — сказал он подопечным. — Кумирня где-то за болотом, а там и Медный гусь. Возьмем его, и домой, в Тобольск, вдовушкам под теплый бочок.
Пресвитер Никон недовольно крякнул, но промолчал, Лис с Недолей оскалились, Семен Ремезов щеками зарделся, а Рожин хмыкнул, мол, еще неизвестно, как там, на капище, сложится.
Убитого мачтой Ивана Никитина решено было похоронить позже. Сотник надеялся, что пресвитер останется подле него, но отец Никон и слышать этого не желал.
— Прежде надобно землю от иноверческой скверны очистить, опосля только можно ей тело христианина предавать! — заявил он, роясь в своей торбе.
Секунду спустя пресвитер, к удивлению товарищей, извлек на свет божий кожаную броню-кирасу, деловито надел ее поверх рясы.
— На Господа надейся, а сам не плошай, — нравоучительно заключил он.
— Владыка, тебе бы не посох, а меч — и в Палестину сарацин воевать! — заметил Васька Лис, улыбаясь во все зубы.
— Мне и тут некрестей хватит, — твердо ответил отец Никон. — Ну чего встали? Вперед!
Местность была невзрачной. Сухая полоска берега, на которую высадились путники, дала приют десятку хиленьких сосен да жидкому кустарнику, но дальше земля понижалась, снова отдавшись на волю влаги. Куда ни глянь, повсюду серели болотные проплешины. Топь, как лишай, расползлась по тайге, убив попавшиеся на пути деревья и кустарник. Кочки, покрытые мхом, как струпьями, нарывами облепили болото. Черные мертвые стволы торчали из воды, словно скрюченные болезнью руки, на голых ветвях расселось воронье. Вороны каркали, ругались, крутили головами, то одним, то другим глазом рассматривая пришлых, потом вдруг снимались все разом, но через мгновение снова оседали на гнилые стволы, и тогда на землю медленно, словно грязный ленивый снег, опадали перья. Болото стонало и чавкало, где-то тяжело и утробно ухала неясыть.
— Нам тут не рады, — сказал Васька Лис, поежившись.
Рожин молча указал рукой на юг-запад, туда, где за редким частоколом сожженных болотом деревьев просматривались песочные холмы Белогорья, такие близкие, но все еще недоступные, — мол, не много осталось, дойдем.
Толмач подобрал длинную крепкую ветку и осторожно повел товарищей через топь, по одному ему известным приметам выбирая надежные кочки. Шли долго, часа четыре, петляя, а иногда и возвращаясь назад.
Зеленоватый туман стелился над поверхностью, тек, закручивался водоворотами, и казалось путникам, что вокруг бродят кругами невидимые духи и предостерегают, грозят незваным гостям, вторгшимся в недозволенные им угодья. Дождя не было, но небо все равно красилось в цвет болота, и солнце, погрузившись в небесную топь, давало такой же блеклый грязный свет — настолько мутный, что в нем, словно капля масла в бочке браги, терялся, растворялся блистающий лик Христа, еще совсем недавно такой яркий и чистый, так по-доброму взиравший с дощечки пресвитерского складня.
— Только подумать: я, трезвый, по своей воле лезу прямо в зев сатане! — бормотал Васька Лис, но так, чтобы идущий следом Игнат его слышал. — Кто этого Рожина знает — может, он чертознай? Заведет нас вогульской нежити на съеденье, а сам — скок бесу на спину, и поминай как звали.
— Вот-вот, — поддакивал Лису Недоля, — чего это, спрашивается, река на нас взъелась, волнищами взъерошилась, струг на щепы разметала, мужиков потопила. Гонят нас бесы прочь, а мы, как бараны, все равно башкой вперед ломимся… Точно тебе говорю, без креста та щука была.
— Чует мое сердце, что прав ты, Игнат. Без нечистой силы тут не обошлось.
— Ты ж не верил в чертову щуку! — удивился Недоля.
— Три дня назад не верил, — охотно согласился Лис. — Теперь своими глазами убедился. Обский дед один раз нас предупредил, так что Хочубей-дурило на неделю слег, второй раз от обоза сразу троих откусил. А мы уши развесили: по реке и рыба!.. Чего ж дальше-то ждать? На капище вместо Медного гуся сам сатана нам свое рыло явит?
