Виктор Поротников - 300 спартанцев. Битва при Фермопилах
— Теперь ты убедился в правоте моих слов, — не без ехидства заметил Мегистий после того, как Симонид немного отдышался.
— Убедился, — хрипло проговорил Симонид, отодвигая от себя тарелку с черной похлебкой.
Решимость Симонида отведать исконного спартанского блюда произвела благоприятное впечатление на Леонида и его брата. Они поведали Симониду, что вот так сразу еще никому не удавалось съесть хотя бы полтарелки супа из бычьей крови. Самих спартанцев приучают к этой пище постепенно, начиная с тринадцати лет. Женщины в Спарте и вовсе не обязаны вкушать эту черную похлебку.
— Это еда для воинов, — молвил Симониду Клеомброт. — Черная похлебка быстро восстанавливает силы и надолго утоляет голод. Однако в походных условиях мы этот суп не едим, чтобы секрет приготовления этого кушанья случайно или с умыслом не достался чужеземцам.
— Повара, которые приготовляют черную похлебку, не имеют права покидать Лаконику, — добавил Леонид.
После ужина Леонид и его гости перешли из трапезной в центральную комнату мужского мегарона. Здесь они продолжили беседу, одновременно угощаясь вином из серебряных чаш. В помещении были зажжены светильники, так как за окнами сгустились сумерки.
Внезапно до слуха Симонида донесся нежный женский голос, поющий грустную песню под мелодичные переборы струн кифары. Симонид завертел головой по сторонам: песня звучала где-то совсем рядом.
— Это поет Горго, моя жена, — сказал Леонид, заметив беспокойство Симонида.
— Какое дивное пение! — восхитился Симонид, понимавший толк в музыке. — Царь, не покажется ли дерзостью с моей стороны, если я попрошу твоего дозволения пригласить Горго сюда к нам? Пусть она споет для нас.
— Твоя просьба выполнима, Симонид, — промолвил Леонид, повелев слуге пригласить Горго в мужской мегарон.
Едва слуга скрылся за дверью, Клеомброт негромко обронил, обращаясь к Леониду:
— Пожелает ли эта гордячка петь для нас? Я думаю, Горго вообще не выйдет к нам!
— Прибежит! — усмехнулся Леонид. — Примчится, когда узнает, что у меня в гостях знаменитый Симонид. Вот увидишь, брат!
— Да будет тебе известно, друг мой, Горго обожает поэзию. — Клеомброт повернулся к Симониду: — Поэты для нее поистине высшие существа!
— Мне приятно это слышать, — сказал Симонид.
Мужской смех, звучавший в мегароне, был так заразителен, что Горго, появившаяся в дверях, в нерешительности замерла на месте.
Леонид, подойдя к жене, представил ей Симонида, сделав широкий жест в его сторону.
Симонид поднялся со стула.
— Приветствую тебя, Симонид! — сказала Горго, при этом ее щеки слегка зарделись. — Для меня большая радость встретиться с тобой.
Симонид с чувством продекламировал стихотворное приветствие, мигом сложившееся у него в голове. Суть приветствия сводилась к тому, что, услышав пение Горго, Симонид был приятно поражен прекрасной гармонией звуков, а теперь, увидев Горго, он поражен еще больше ее внешней прелестью.
Горго одарила Симонида взглядом, полным признательности.
Царица вышла к гостям в темно-вишневом пеплосе, расшитом по нижнему краю золотыми нитками. Ее голова была украшена пурпурной диадемой. В руках Горго держала небольшую кифару.
Леонид без долгих предисловий попросил Горго порадовать Симонида своим пением.
— Пусть твоя песня, Горго, сгладит впечатление Симонида о нашей черной похлебке, — добавил Леонид с добродушной улыбкой.
— Вы что же, угощали Симонида этой гадостью?! — недовольно воскликнула Горго, переводя взгляд с мужа на Клеомброта и обратно. — Да как вы могли?! Нашли, чем порадовать гостя!
Леонид и Клеомброт, перебивая друг друга, принялись оправдываться перед Горго. Симониду пришлось прийти им на помощь, чтобы смягчить гнев юной царицы.
Затем наступило истинное волшебство, когда Горго уселась на стул, пробежала пальцами по струнам кифары и запела немного печальную песню о круговороте звезд в ночных небесах, об обрывках снов, тревожащих сердца влюбленных… Как похожи хороводы танцующих людей на светящиеся в ночи хороводы звезд, пела Горго. Как легко порой боги обрывают нить чьей-то судьбы, и как трудно зачастую связать две нити в одну. Поэтому жизнь многих мужчин и женщин более напоминает обрывки судеб, обрывки снов и череду разочарований.
Симонида так захватило вдохновенное пение Горго, что он позабыл обо всем на свете. Его романтическая душа вдруг расправила крылья, в груди у него разлилось волнительное томление, а на глазах выступили слезы. Ведь и ему не посчастливилось соединить свою судьбу с женщиной, способной тонко чувствовать прекрасное, сочетающей в себе восхитительную душевную гармонию с изумительным внешним совершенством.
Симонид знал по своему жизненному опыту, что таких женщин на свете очень мало, но они есть. И Горго, несомненно, была из их числа.
Когда песня отзвучала и смолкли последние аккорды струн кифары, то оказалось, что Симонид стал единственным из слушателей, которого пение Горго восхитило до глубины души. Леонид сидел с непроницаемым лицом. С таким же каменным спокойствием на лице пребывал и Клеомброт. Юный Ликомед больше любовался станом Горго, нежели внимал ее пению. Он, видимо, еще не дорос до высоких чувств и переживаний. Мегистий хоть и слушал пение царицы со вниманием, тем не менее он нисколько не проникся смыслом этой глубоко чувственной песни.
Симониду пришлось одному рассыпаться в похвалах, превознося дивный голос Горго, ее умение чувствовать музыку и извлекать из струн кифары замечательный звукоряд.
Горго и Симонид, несмотря на большую разницу в возрасте, вдруг ощутили взаимное притяжение. Эта песня словно протянула между ними невидимую нить взаимной симпатии. Так всегда бывает, когда встречаются две родственные натуры, мысли и чувства которых совпадают во многом, если не во всем.
Симонид спросил у Горго, на чьи стихи положена эта музыка. Горго ответила, что это стихи Сафо. Поэт и царица заговорили о знаменитой лесбосской поэтессе, совсем забыв про окружающих.
Однако поговорить им не дали.
— Будем считать это распевкой голоса, — сказал Клеомброт, обращаясь к Горго. — Видишь, как понравилась Симониду эта слезливая песенка. Теперь исполни-ка наш любимый с Леонидом пеан в честь Геракла, чтобы Симонид по достоинству оценил настоящее песенное искусство.
— Давай, Горго! — поддержал брата Леонид. — Грянь нам «Хвалу Гераклу»!
Судя по лицу Горго, на котором отразились все оттенки презрительного неудовольствия, ей совсем не хотелось исполнять этот пеан. И все же Горго подчинилась с видом уязвленной гордости. Кифара вновь ожила у нее в руках. Под сводами мегарона зазвучал торжественный гимн, прославляющий подвиги величайшего из героев Эллады.
