Саймон Скэрроу - Непобежденный
– И что же это за новости?
– О том, что вы потерпели сокрушительное поражение от рук моих союзников.
Катон задумался, не зная, что ответить, и пленник усмехнулся.
– Значит, правда. Значит, есть еще надежда у тех, кто мешает вам украсть наши земли.
– И откуда у тебя такие новости?
– Неужели ты думаешь, что ты первый меня в этой камере посещаешь? Первый римлянин, пришедший, чтобы позлорадствовать, глядя на побежденного вождя самого могущественного из племен Британии?
Каратак вышел на свет, и теперь Катон смог разглядеть его отчетливо. Перемена, произошедшая с величественным воином, которого он видел менее года назад, оказалась ужасающей. Месяцы, проведенные в грязной тюрьме, наградили Каратака длинными грязными волосами и потускневшей кожей, а когда-то изящно вытканная одежда вождя кельтов превратилась в лохмотья. Недостаток движения и еды лишили его прекрасного тела тренированного воина, и теперь он был похож на одного из полуголодных нищих, ночующих в сточных канавах Рима. На его руках были кандалы, и кожа на его запястьях стерлась, на ней виднелись корки засохшей крови и язвы. Катона невольно охватила жалость к своему бывшему противнику. Равно как и стыд. Стыд за то, что он тоже повинен в нынешнем жалком состоянии Каратака. Он защищал свой народ, и Катон поступил бы точно так же, если бы они вдруг поменялись местами.
Король мрачно улыбнулся.
– Так заканчивается величие, а? Горе побежденным.
– Мне очень жаль видеть тебя таким, честно.
Король бриттов окинул посетителя взглядом и кивнул.
– Я тебе верю… жаль, префект Катон, что мы оказались врагами. Будь все иначе, я был бы рад иметь такого друга, как ты.
– Сочту за комплимент.
– Имеешь право. Не слишком много в этом мире людей, которых я уважаю.
Каратак показал на несколько пустых ведер для нечистот, стоящих у двери камеры.
– Присаживайся, префект. Боюсь, лучшей мебели я не могу тебе предложить.
Они печально улыбнулись друг другу, и Катон перевернул два ведра, ставя их на пол в качестве табуретов. Они уселись напротив друг друга. Цепь, соединяющая кандалы на руках, была достаточно короткой, и Каратаку пришлось положить руки на колени. Он принялся осторожно поглаживать язвы, стараясь унять зуд.
– По крайней мере, уже немного осталось. Еще несколько часов, и они выведут меня отсюда вместе с моей родней. Потащат по улицам к месту казни. Мне сказали, что нас удушат.
Катон кивнул.
– Таков обычай.
– Надеюсь, все случится быстро. Не за себя беспокоюсь. За мою жену и детей… хотел бы я, чтобы нам позволили быть вместе здесь, но мне даже в этом отказали. По крайней мере, сможем друг с другом попрощаться.
– Так и будет, повелитель.
– Повелитель? – переспросил Каратак, удивленно поднимая брови, скрытые грязными волосами. – Очень давно никто не обращался ко мне столь почтительно. Благодарю тебя… не знаешь, они казнят меня первым или последним?
– Оставят тебя напоследок.
Каратак вздохнул.
– Жаль. Я надеялся, что меня избавят от необходимости видеть, как мою семью предают смерти. Но, полагаю, твой император намерен причинить мне максимум боли и унижения. В этом он ничем не лучше тех ублюдков с черными сердцами, друидов из секты Темной Луны.
Катон удивился.
– Я думал, они тебе союзники?
– Союзники? Нет, скорее враги моих врагов. Если бы вы не вторглись, мне бы самому пришлось с ними разбираться со временем. Они оказывают нездоровое влияние на некоторые племена. Кровожадные фанатики, больше никто, – вот кто они такие. Малое утешение лишь в том, что Рим отправит их в могилу следом за мной.
– Надеюсь на это, повелитель, – искренне сказал Катон. Ему самому доводилось сталкиваться с последователями секты, он хорошо знал, какой ужас они наводили на римлян, своих врагов, как и на остальных, кто осмеливался перечить их воле. Хорошо, что Каратак разделяет его чувства по отношению к друидам. Как жаль все-таки.
Катон наклонился поближе к королю бриттов и заговорил тише:
– Есть альтернатива тому, чтобы быть казненным, повелитель. Ты можешь избавить свою семью и себя от казни.
– Правда? И как же это?
Каратак поднял руки, и железная цепь резко зазвенела.
– Полагаю, речь не идет о бегстве. Даже если мы освободимся от цепей и выберемся из этих камер, думаю, будет чрезвычайно сложно пробраться незамеченными по улицам Рима.
– О побеге я не думал.
– Да? Тогда о чем ты думал, префект?
– Когда шествие окончится, перед казнью тебя и твою семью приведут к императору, который огласит приговор. И у тебя будет шанс просить его милости, повелитель.
– Я не стану умолять своего врага пощадить мою жизнь, – ответил Каратак и фыркнул. – Никогда. Не собираюсь бесчестить себя перед твоим императором и твоим народом. Лучше я умру.
– Тогда ты умрешь. Как умрут и твои братья, жена и дети.
– Да будет так, – сказал Каратак, яростно глядя на Катона.
– Но не обязательно, чтобы так случилось. Вы все можете остаться в живых.
– Если я буду умолять оставить нам жизнь.
– Это так.
– А что, если Клавдий все равно прикажет казнить нас? Тогда мы умрем как трусы. Не откажешь же ты мне и моему роду в достойной смерти?
– В той смерти, которую вам уготовали, нет ничего достойного, – сказал Катон, качая головой. – Это просто смерть. Твоя. Твоей семьи. Но всегда остается шанс жить, если ты им воспользуешься.
– Умолять о нем, ты хочешь сказать.
Катон разочарованно вздохнул.
– Это всего лишь слова, повелитель. Разные слова. У такого человека, как ты, хватит мудрости найти способ обратиться к моему императору, сыграть на его тщеславии и чувстве милосердия. Заставить его уважать тебя. Заставить его понять, что для него больше чести оставить тебя в живых, чем умертвить. Это возможно. Я бы предпочел, чтобы ты в мире провел остаток своих дней, а не был удавлен, будто пес, на потеху черни.
Искренность слов Катона поразила Каратака, и он сверкнул глазами, глядя на римлянина. Сделал глубокий вдох и выдохнул, опуская плечи.
– Я устал от жизни, префект. Смерть будет лишь освобождением из этой мрачной дыры, куда меня бросили. Я готов к смерти.
– Мне жаль слышать это.
– Буду тебе благодарен, если ты меня оставишь. Я бы хотел приготовиться к смерти. Я буду собран и подам должный пример моим родным. Уходи, прошу.
Катон хотел в последний раз попытаться убедить своего бывшего противника, но передумал. Каратак прав. Его право выбирать, как ему умирать. И Катон встал. Склонив голову в знак прощания, он повернулся и постучал в дверь камеры.
– Я закончил.
Громыхнул засов, и тут Каратак прокашлялся.
– Префект Катон, – сказал он.
Катон обернулся.
– Благодарю тебя, что пришел ко мне, – сказал Каратак. – Я подумаю над сказанным тобой. Ты хороший человек и достойный противник, и мне очень жаль, что мы никогда не смогли бы быть друзьями. Судьба решила иначе.
– Да, повелитель. Судьба – жестокая хозяйка, воистину…
На мгновение Катон подумал о Юлии, но тут же выбросил из головы эти мысли.
– До свидания.
Открылась дверь, и факел в руке гвардейца осветил красноватым светом Катона и короля бриттов. Каратак с гордостью поднял подбородок.
– До свидания. Надеюсь, что увижусь с тобой в посмертии, префект Катон. Я устрою тебе пир, тебе и твоему другу центуриону Макрону, в чертогах героев моего народа.
Катон заставил себя улыбнуться.
– Что ж, до встречи, повелитель. До встречи…
Наклонив голову, он вышел за дверь, в сырой коридор. Дверь закрылась, громыхнул засов, и Катон с готовностью зашагал вслед за гвардейцем из сырого подземелья к утреннему солнечному теплу. Праздничный день обещал быть погожим.
Но мысленно он остался там, с пленником и его семьей, заточенными в сырых зловонных камерах под дворцом императора.
Глава 9
– Неплохо, а? – сказал Макрон, наклоняясь поближе к Катону, чтобы тот наверняка услышал его на фоне оглушительного шума толпы. – По крайней мере, в Риме еще не разучились устраивать представления, пусть дела в Британии и полетели вверх тормашками.
Катон хмыкнул и кивнул, соглашаясь. Странно было понимать, что их отправили из Британии, чтобы доложить о сокрушительном поражении легата Квинтата и его войск, а вместо этого его и Макрона чествовали как героев, пленивших короля Каратака и его семью. «Судьба играет в странные игры», – подумал Катон. Во всех смыслах, как продемонстрировали ему недавние болезненные открытия насчет Юлии. Он постарался отринуть эти мысли и сосредоточиться на представлении, разворачивающемся вокруг.
Утреннее небо не было омрачено ни единым облачком и сверкало лазурью, солнце светило ярко, наполняя воздух жарой. По обеим сторонам главной улицы теснились толпы людей, размахивая руками и выкрикивая приветственные возгласы, а две шеренги преторианцев стояли лицами наружу, не давая перекрыть проход. Далеко впереди Катон разглядел жрецов, возглавляющих императорскую свиту. На них были яркие безупречные тоги, они вели белых жертвенных коз, которые будут принесены в жертву Юпитеру в благодарность за благоволение к Риму. Позади жрецов шли магистраты и сенаторы, за которыми следовали два консула с эскортом. Далее несли штандарты преторианской гвардии, за которыми шла Первая когорта в полном доспехе. Гребни из крашенного в красный цвет конского волоса возвышались над полированными шлемами и белыми туниками. Следом шли пятьдесят германцев, телохранители императора, как всегда поражая толпу своими густыми бородами и варварской внешностью. Далее следовали первые из колесниц, на которых расположились члены семьи императора. На самой первой стоял Британик, держась одной рукой за поручень, другой же иногда махая толпе в знак приветствия. Следом ехал Нерон, который широко улыбался и все время махал руками. Его приветствовали еще громче, чем его младшего сводного брата. Мать его, Агриппина, ехала на следующей колеснице, ее волосы были убраны в сложную прическу наподобие опахала. За ее колесницей шли еще десять германцев-телохранителей, которых выбрали для этой службы за исключительную силу и мощное телосложение. Следом за ними ехала золоченая колесница императора, запряженная ослепительно-белыми лошадьми.
