Кэтрин Нэвилл - Восемь
Александр смотрел на них в удивлении.
— Вы говорите о генерале Бонапарте, как будто знаете его, — сказал он Мирей.
— Он корсиканец, — резко ответила она. — Вы говорите по-французски гораздо лучше его. У нас нет времени. Отвезите меня в Ропшу, пока не поздно.
Александр повернулся к двери, помог Мирей надеть плащ, затем заметил маленького Шарло, который коснулся его локтя.
— Аль-Калим хочет что-то сказать вам, ваше высочество, — произнес Шахин, показывая на Шарло.
Александр посмотрел на ребенка с улыбкой.
— Скоро ты станешь великим правителем, — сказал Шарло тонким детским голоском.
Александр все еще улыбался, однако улыбка исчезла с его лица при следующих словах мальчика.
— На твоих руках будет меньше крови, чем на руках твоей бабки, но запятнаешь ты их так же, как когда-то она. Человек, которым ты восхищаешься, тебя предаст — я вижу холодную зиму и большой огонь. Ты помог моей матери. Поэтому предатель не сможет убить тебя, и ты будешь царствовать двадцать пять лет…
— Шарло, достаточно! — прошипела Мирей, схватив ребенка за руку и бросив в сторону Шахина негодующий взгляд.
Александр стоял, не в силах пошевелиться, его охватил холод.
— Этот ребенок имеет дар предвидения! — прошептал он.
— Вот пусть и использует его с толком, — фыркнула Мирей, — а не гадает о судьбах, словно старая ведьма на картах
Таро.
Подхватив Шарло, она ринулась к двери, оставив царевича в полной растерянности. Когда он повернулся и посмотрел непроницаемые глаза Шахина, до него донесся голос мальчика.
— Простите, маман, — говорил он. — Я забыл. Честное слово, я больше не буду.
По сравнению с тюрьмой в Ропше Бастилия казалась дворцом. Холодная, сырая, без единого окна, через которое мог бы проникнуть хоть лучик света, ропшинская темница была казематом, где не было место надежде. Аббатиса провела здесь два года и сумела остаться в живых, питаясь похлебкой, которая была чуть лучше свиного пойла, и отвратительной на вкус водой. И все эти два года Мирей пыталась разыскать ее.
Александр провел их в тюрьму и поговорил со стражниками, которые любили царевича куда больше, чем Павла, и готовы были сделать все, о чем он просил. Держа Шарло за руку, Мирей шагала по темным коридорам следом за стражником с фонарем. Шахин и Александр замыкали маленькую процессию.
Камера, в которой содержали аббатису, находилась глубоко в недрах тюрьмы, это была тесная нора за тяжелой железной дверью. Сердце Мирей сдавила холодная рука страха. Стражник пропустил ее, и Мирей вошла в камеру. Старая женщина лежала без движения, словно марионетка с оборванными ниточками, при бледном свете фонаря ее морщинистая кожа была желтой, как опавший сухой лист. Мирей упала на колени рядом с топчаном и обняла настоятельницу, затем приподняла ее, пытаясь посадить. Аббатиса оказалась легкой как перышко. Казалось, от малейшего прикосновения она может обратиться в пыль.
Шарло подошел ближе и взял узницу за морщинистую руку своей маленькой ручонкой.
— Маман, — прошептал он. — Эта женщина очень больна. Она хочет, чтобы мы забрали ее отсюда перед тем, как она умрет…
Мирей взглянула на него, затем посмотрела на Александра, который стоял позади нее.
— Посмотрим, что мне удастся сделать, — сказал царевич. Вместе со стражником он вышел из камеры. Щахин встал
рядом с топчаном. Собрав все силы, аббатиса попыталась открыть глаза, однако ей это не удалось. Мирей наклонила голову, чтобы уловить ее дыхание, и почувствовала, как из глаз полились горячие слезы, обжигая ей горло. Шарло положил руку ей на плечо.
— Она что-то хочет сказать, — тихонько шепнул он матери. — Я слышу ее мысли… Она не хочет, чтобы ее похоронили чужие люди… Матушка, — прошептал он, — что-то находится под ее одеждой! Что-то, что нам следует забрать, она хочет, чтобы мы забрали это.
— Боже милостивый! — пробормотала Мирей, когда Александр вернулся в камеру.
— Пойдемте, заберем ее отсюда, пока стражник не передумал, — резко произнес он.
Шахин наклонился над аббатисой и без усилий поднял ее. Вся четверка заторопилась выйти прочь из тюрьмы по длинному подземному коридору. Наконец они вышли на свет и очутились неподалеку от того места, где оставили лошадей. Шахин, одной рукой держа аббатису, легко вскочил в седло и направился в лес следом за остальными.
Отъехав достаточно далеко, чтобы можно было не опасаться чужих глаз и ушей, они остановили лошадей и спешились. Александр взял аббатису на руки. Мирей расстелила на земле свой плащ, на который и уложили умирающую женщину. Хотя глаза аббатисы все еще были закрыты, она попыталась заговорить. Александр принес в ладонях воды из ручья, однако она была слишком слаба, чтобы пить.
— Я знала…— произнесла старая женщина хриплым срывающимся голосом.
— Вы знали, что я приду за вами, — сказала Мирей, пытаясь унять дрожь, в то время как аббатиса снова попыталась заговорить. — Боюсь только, что я опоздала. Мой дорогой друг, вы покинете этот мир, как подобает христианке. Я сама исповедую вас, поскольку никого другого здесь нет.
По лицу Мирей текли слезы, когда она встала перед аббатисой на колени и взяла ее за руку. Шарло тоже опустился на колени и коснулся руками одеяния аббатисы.
— Мама, это здесь, в ее одежде, между подкладкой и тканью! — воскликнул он.
Шахин подошел ближе и достал острый нож, чтобы разрезать ткань. Мирей остановила его, тронув за руку, и в этот миг аббатиса снова открыла глаза и зашептала.
— Шахин, — произнесла она, на ее лице показалась широкая улыбка, и она попыталась поднять руку, чтобы коснуться его. — Ты наконец нашел своего пророка. Я скоро свижусь с твоим Аллахом… Совсем скоро. Я передам… твою любовь…
Ее рука бессильно упала, глаза закрылись. Мирей расплакалась, но губы аббатисы еще двигались. Шарло склонился к ней и прижался своими губами к ее лбу.
— Не разрезай… одежду…— прошептала она и затихла.
Шахин и Александр неподвижно стояли под деревьями, а Мирей бросилась на тело аббатисы и зарыдала. Через некоторое время Шарло попытался оттащить свою мать. Маленькими ручонками он приподнял одежду аббатисы. На подкладке была нарисована шахматная доска. Рисунок аббатиса делала уже в тюрьме, используя вместо чернил собственную кровь, от времени линии стали коричневыми и блеклыми. В каждую клетку был тщательно вписан символ. Шарло взглянул на Шахина, тот дал ему нож. Мальчик осторожно разрезал нитки, которыми покров был пришит к одежде. Там, под тканью с нарисованной на ней шахматной доской, оказался темно-синий покров, расшитый драгоценными камнями.
Париж, январь 1799 года
