Александр Дюма - Сорок пять
Воспользовавшись тем, что герцог отвернулся в сторону двери, которую кто-то открыл, офицер торопливо шепнул Анри:
– Его высочеству известно, что вас кто-то сопровождает.
Дю Бушаж вздрогнул, но было уже поздно, невольное движение Анри не ускользнуло от герцога. Притворившись, что желает удостовериться, все ли его распоряжения выполнены, он предложил графу дойти вместе с ним до самого важного сторожевого поста. Волей-неволей дю Бушажу пришлось согласиться. Ему очень хотелось предупредить Реми, посоветовать ему быть настороже и заранее подготовить ответы на вопросы, которые ему могут задать. Но сделать Анри мог только одно – на прощанье сказал офицеру:
– Берегите порох, прошу вас, берегите его так, как берег бы я сам.
– Слушаюсь, господин граф, – ответил молодой человек.
Когда они вышли, герцог спросил у дю Бушажа:
– Где этот порох, о котором вы велели заботиться этому юнцу?
– В том доме, ваше высочество, где я поместил штаб.
– Будьте спокойны, дю Бушаж, – продолжал герцог, – я слишком хорошо понимаю, что такое запас пороха, особенно в нашем положении, чтобы не уделять ему особого внимания. Охранять его буду я сам, а не наш юный друг.
На этом разговор кончился. Они молча доехали до слияния обеих рек. Несколько раз повторив дю Бушажу наставление ни в коем случае не покидать поста у реки, герцог вернулся в поселок и тотчас стал разыскивать спящего Орильи. Он нашел его в помещении, где был подан ужин; завернувшись в чей-то плащ, музыкант спал на скамье.
Герцог ударил его по плечу и разбудил.
Орильи протер глаза и посмотрел на принца.
– Ты слышал? – спросил тот.
– Да, монсеньер, – ответил Орильи.
– А ты знаешь, что я имею в виду?
– Ясное дело: неизвестную даму, родственницу графа дю Бушажа.
– Ладно. Я вижу, что брюссельский портер и лувенское пиво еще не притупили твоих мыслительных способностей.
– Ну что вы, монсеньер. Приказывайте или сделайте хоть знак, и ваше высочество убедитесь, что я изобретательней, чем когда-либо.
– Если так, то призови на помощь всю свою фантазию и разгадай остальное.
– Я уже разгадал, монсеньер, что любопытство вашего высочества крайне возбуждено.
– Ну, это, знаешь, свойство моего темперамента. А ты мне скажи, что именно разожгло мое любопытство.
– Вы хотите знать, что за отважное создание следует за братьями Жуаез сквозь огонь и воду?
– Per mille pericula Martis 20, как сказала бы моя сестрица Марго, если бы находилась здесь. Ты попал в самую точку. Да, кстати: ты ей написал?
– Кому, монсеньер?
– Моей сестрице Марго.
– А я должен был написать ее величеству?
– Разумеется.
– О чем?
– Да о том, что мы потерпели поражение, черт побери, разгром и что ей надо стойко держаться.
– По какому случаю, монсеньер?
– Да по тому случаю, что Испания, избавившись от меня на севере, нападет на нее с юга.
– А, совершенно справедливо!
– Так ты написал?
– Помилуйте, монсеньер…
– Ты спал.
– Да, должен в этом признаться. Но даже если бы мне пришло в голову написать, чем бы я написал, монсеньер? У меня здесь нет ни бумаги, ни чернил, ни пера.
– – b(юbюыїО'чїяяяяеПb`Jчї221, сказано в Евангелии.
– Но каким же чертом, ваше высочество, смог бы я раздобыть все это в хижине крестьянина, который, ставлю тысячу против одного, не умеет писать?
– А ты, болван, все же ищи, и если даже этого не найдешь, зато…
– Зато?..
– Найдешь что-нибудь другое.
– Эх, дурак я, дурак! – вскричал Орильи, ударяя себя по лбу. – Да, да, ваше высочество правы, в голове у меня что-то помутилось. Но это, монсеньер, получилось оттого, что я ужасно хочу спать.
– Ну, ну, охотно тебе верю. Но ты все же ненадолго сбрось с себя сонливость, и раз ты не написал сестрице Марго, так уж я сам напишу. Только ты раздобудь мне все, что нужно для писания. Ищи, Орильи, ищи и не возвращайся сюда, пока не найдешь. А я остаюсь здесь.
– Бегу, монсеньер.
– И если в этих твоих поисках.., погоди.., если в этих поисках ты заметишь, что этот дом интересен по своему убранству… Ты ведь знаешь, Орильи, как мне нравятся фламандские дома.
– Да, монсеньер?
– Тогда ты меня позовешь.
– Мигом позову, монсеньер, положитесь на меня.
Орильи встал и легко, словно птица, упорхнул в соседнюю комнату, из которой был ход наверх. А так как он был действительно легок, словно птица, то в момент, когда он поставил ногу на первую ступеньку, послышался только еле уловимый скрип. В остальном его намерения остались нераскрытыми.
Минут через пять Орильи вернулся к своему повелителю, который, как он сказал, расположился в большой комнате.
– Ну что? – спросил герцог.
– А то, монсеньер, что, если видимость меня не обманывает, этот дом должен быть очень интересен по своему убранству.
– Почему ты так думаешь?
– Да потому, – тьфу, пропасть! – что в верхнее помещение не так-то легко проникнуть.
– Что это значит?
– Это значит, что вход туда охраняет дракон.
– Что за глупая шутка, милейший маэстро?
– Увы, монсеньер, это не глупая шутка, а печальная истина. Сокровище находится на втором этаже в комнате, а из-под двери этой комнаты виднеется свет.
– Ладно. А затем?
– Монсеньер хочет сказать: а сперва?
– Орильи!
– Так вот, монсеньер, на пороге этой комнаты лежит человек, закутанный в большой серый плащ.
– Ого-го! Господин дю Бушаж позволяет себе посылать солдата для охраны дамы своего сердца?
– Это не солдат, монсеньер, а, вероятнее всего, слуга дамы или самого графа.
– И каков он на вид, этот слуга?
– Монсеньер, его лица я никак не мог разглядеть, но зато явственно видел большой фламандский нож, заткнутый за пояс; он крепко сжимает его в кулаке, на вид весьма увесистом.
– Это прелюбопытно, – молвил герцог, – расшевели малость этого парня, Орильи!
– Ну нет, монсеньер!
– Как нет? Что ты говоришь?
– Осмелюсь сказать, что меня не только изукрасит фламандский нож, но я еще наживу себе смертельного врага в лице господ де Жуаез, любимцев двора. Будь вы королем Нидерландов, – куда ни шло, но сейчас, монсеньер, мы должны ладить со всеми, в особенности с теми, кто спас нам жизнь, а спасли ее братья Жуаезы. Имейте в виду, монсеньер, что, если вы этого не скажете, скажут они сами.
– Ты прав, Орильи, – сказал герцог, топнув ногой, – всегда прав, и все же…
