Анджей Збых - Ставка больше, чем жизнь
— Я рада, что буду с тобой, — тараторила Грета. — как мне надоела та сумасшедшая! Все ее раздражало — дым от сигареты, беспорядок в комнате, а однажды, когда я по ошибке взяла ее полотенце, она чуть не убила меня! Спала с пистолетом под подушкой. До этого она была в Минске, работала в гестапо, всегда имела при себе оружие. Больная, совсем больная. Мы все здесь становимся больными от угара этой войны. Этот проклятый город! Все время слышишь о нападениях и диверсиях каких-то бандитов. Не проходит и дня, чтобы кто-нибудь из наших не погиб.
— Знаю, — кивнула Эдит, — я уже была здесь. Не люблю этот город.
Раскладывая в гардеробе свои вещи, девушка снова вспомнила о том, что произошло с ней почти четыре года назад, ночью…
В ту ночь вместе со щуплым капитаном Шнейдером, который едва сумел успокоить ее, они поднялись наверх.
На третьем этаже, в представительских апартаментах, проживал вместе с семьей местный гауляйтер, которого как раз вызвали в Берлин по поводу «решения» еврейской проблемы. Местные евреи, ютившиеся в тесных улочках пригорода, были перемещены в еврейские гетто Варшавы и Лодзи.
В апартаментах оставались жена гауляйтера, высокая блондинка с красивыми, гладко причесанными волосами, которую Эдит видела уже раньше, и их дочь двухлетняя голубоглазая плакса. Когда Эдит со Шнейдером поднялись на третий этаж, она заметила, что у стоявшей в нише гипсовой статуи отбита рука. Дверь в квартиру гауляйтера была приоткрыта. Капитан Шнейдер вошел первым, с пистолетом наготове. Луч фонарика выхватил из темноты кровать со смятой постелью, разбросанные вещи, перевернутую мебель. От неожиданности капитан погасил фонарик и схватил Эдит за руку.
— Спуститесь в мою квартиру и позвоните в гестапо! — А когда Эдит сделала шаг вперед, Шнейдер задержал ее: — Прошу не входить! Хозяйка квартиры и девочка убиты.
— Это польские бандиты, — сказала Эдит.
— Похоже на обычное ограбление, — ответил Шнейдер и добавил: — Гауляйтер неплохо обогатился при ликвидации евреев.
Эдит хотела возразить, ибо тогда ей и в голову не могло прийти, чтобы немецкий босс, назначенный на должность самим фюрером и партией, мог заниматься обычным грабежом. Но не возразила, не смогла выдавить из себя ни слова.
Как же она ненавидела тогда поляков, этих диких недочеловеков, которые, как бандиты, вламываются ночью, убивают немецких женщин и детей!..
Грета заметила, что Эдит не слушает ее, и замолкла.
— Продолжай, продолжай, — попросила Эдит, как бы испугавшись тишины. Вспоминая происшедшее, она слушала болтовню Греты. Девушка говорила о том, что лучше всего не усложнять свою жизнь: надо не думать о войне, ни о чем не вспоминать, веселиться, пить, брать от жизни все, что можно. Грета была сентиментальна. Случайные мимолетные связи с мужчинами она считала увлекательными приключениями, большой любовью, как бы забыв, что пять минут назад, рассказывая о Хорсте или Фридрихе, также говорила: «Это была самая большая любовь в моей жизни». Грета считала, что нашла в лице Эдит верную подругу по легкой жизни, пьяному угару, ночным попойкам в офицерском казино.
Эдит не упрекала ее за это, не хотела разочаровывать, только подумала, что, видимо, и та соседка по комнате вела такой же, как и Грета, легкий образ жизни.
Эдит даже была довольна, что Грета не переставала болтать, давая ей возможность еще раз мысленно вернуться к событиям почти четырехлетней давности…
В этом городе Эдит тогда пробыла недолго. Через несколько дней после той памятной ночи она получила пакет с предписанием на выезд. Была в Солониках, потом в Южной Франции и, наконец, попала в Вену. Видела оккупированную Европу, «новый порядок», установленный немцами.
В тот день забавный капитан Шнейдер проводил ее на вокзал, ухаживал за ней с галантностью венского судебного заседателя (он был заседателем до войны).
Эдит удивлялась тогда, зачем он провожает ее закоулками и узкими улочками, думала, что Шнейдер, минуя центр города, петляет длинной дорогой, чтобы подольше побыть с ней наедине. Это немного забавляло Эдит, но, когда они дошли до вокзала, расположенного на возвышенности, и увидели раскинувшийся внизу город с квадратной центральной площадью, она поняла, что венский блюститель закона хотел избавить ее от излишних переживаний и трагических воспоминаний, свидетельницей которых она здесь была.
Девушка обратила внимание на треск винтовочных выстрелов. Это ее насторожило. На площади, у белых стен костела, она увидела мечущихся, падающих на землю людей и стреляющих солдат.
— Пятьдесят, — сказал Шнейдер. — В отместку за убитую жену и дочь гауляйтера.
— Какой ужас! — заметила Эдит, но не потому, что сожалела о расстрелянных поляках, а ради соблюдения элементарной справедливости.
Шнейдер на это ничего не ответил, вероятно вспомнив, как тогда, в ночь убийства, у него с языка сорвались слова осуждения гауляйтера. А может, он боялся Эдит? Или для него это было элементарной справедливостью, что за убитую немецкую женщину и ребенка расстреляно пятьдесят поляков? Но кто совершил убийство?..
Он посмотрел на часы, и Эдит поняла: необходимо спешить на поезд…
Полотенца и другие туалетные принадлежности уже были разложены по местам, свежее постельное белье лежало на кровати, не так давно принадлежавшей женщине, которая не выдержала пребывания в России и Польше и была отправлена в Германию.
Грета с усердием бросилась помогать Эдит натянуть пододеяльник на одеяло и при этом беспрерывно говорила. На этот раз о каком-то достойном молодом человеке, на которого имеет виды. Однако он совсем не обращает на нее внимания, не то что другие офицеры.
— Высокий, интересный блондин, — рассказывала Грета. — Я просто без ума от него! В его лице — что-то таинственное и недосягаемое. — В этом году ей не удалось соблазнить его, но в следующем, Грета поклялась, она обведет вокруг пальца этого недотрогу обер-лейтенанта.
— Как его имя? — заинтересовалась вдруг Эдит.
— Обер-лейтенант Ганс Клос. — Грета была немного удивлена, когда Эдит вдруг оживилась, услышав это имя. — Ты знаешь его?
— Боже мой, Ганс! Прошло столько лет! Узнает ли он меня?
— Ты действительно знаешь его, Эдит? Это кремень, а не мужчина.
Эдит усмехнулась, вспомнив о чем-то хорошем. Наконец-то среди мрачных воспоминаний этого дня мелькнуло что-то светлое. Она бросилась к чемодану, достала конверт с пачкой фотографий, долго перебирала их и нашла старый, пожелтевший любительский снимок.
— Посмотри, это он?
— Ну что ты, это какой-то мальчишка!
