Охотники за курганами - Владимир Николаевич Дегтярев

— Сар Гон Великий! — выкрикнул Артем Владимирыч и отвел мизинец.

Тяжелый кинжал по рукоять вонзился в снег.

И в снег прямо с коней попадали воины Акмурзы, Белого Мурзы, вождя древнего, русским людям вполовину родственного племени.

— Ат-татати! — неожиданно вскрикнул матерность старый кержак Хлынов. И тоже пал на колени.

Акмурза трепетно взял кинжал князя Артема, перерезал им сыромятные ремни, что держали круглый золотой щит на левой его руке. Согнул колени и подполз к ногам князя Артема. Протянул ему знак власти:

— Возьми мою жизнь, великий воин, и жизнь моих людей! Или повелевай нами до скончания времен! Этот щит мой прадед, Суюккан, снял с мертвого сурожанина. Его крови на мне нет! Клянусь Нибиру!

Артем Владимирыч аж побледнел от древности клятвы. Сим словом Акмурза показал ему, что они — точно одной крови. Может, только чутка разбавленной!

— Пусть будет так! — провозгласил Артем Владимирыч и принял золотой щит. — Эй, люди! Юрты ставить, мясо варить! Пир во имя мира!

От леса донеслось русское «Ура!».

Джунгары ответили своим: «Хурра!» И две ватаги сошлись здороваться.

— Так бы и я каждый день воевал, — сказал голос сзади князя.

Князь обернулся. Специальный посланник Императрицы, Александр Александрович Гербертов, в воинском наряде, но без оружия, растягивал губы в поощрительной улыбке. За ним стоял Егер и студил снегом обваренную горячим маслом левую руку.

— А ты, князь, все же узнай у Акмурзы — кто его снарядил в поход на Тобольск, — велительно сказал Гербергов. — Поелику считаю, что попал он точно посеред нашего плана не случаем, а по навету.

Услышав в неправильной русской речи свое имя, а по тону поняв, что второй человек хочет командовать светлым и могучим воином, коему только что был передан знак великой власти, Акмурза отмахом правой руки вытянул из ножен клинок сабли. Сделал полушаг назад.

Князь Артем, уловив намерение джунгарина, поднял глаза на шапку посланника Гербергова. Сказал мутным голосом:

— Шапку сними.

Глаза князя наливались белесой бешеностью.

Гербергов, мигом глянув на отодвинувшегося Егера, подогнул колени и сел на снег:

— Ваше сиятельство! Извините, в горячке боя захмелел.

— Охолонись! — сухо посоветовал князь Артем и шагнул к лесу, положив руку на плечо Акмурзы.

— Да, — тихо сказал Егер, — вот так и меня пару раз чуть не зашиб. Древняя кровь!

Гербергов вразумленно промолчал.

В лесу стучали топоры, и на снегу вставала во весь яркий зеленый окрас огромная гостевая юрта Акмурзы.

Глава 7

Императрица Екатерина Алексеевна, выпив в спальной комнате крепкий кофе, переменила ночную рубашку, надела поверх свежей ночнушки белый гродетуровый капот, белый же чепчик и перешла в кабинет. Секретарь к тому времени подготовил надлежащие к подписанию бумаги и удалился за дверь.

Бумаг на столе лежало три. Екатерина Алексеевна было макнула перо в чернильницу, но руку придержала. Согласно протоколу, подпись должна теперь быть так: «Екатерина Вторая». Очень не нравилось Императрице, что она — вторая. Вчерась на куртаге, за картами, граф Панин, первый министр двора и личный воспитатель наследника престола и сына Императрицы — Павла, подробно и нарочито терпеливо, при высоких гостях, описал ей, зачем нужно приставлять к имени досадное прозвание. Екатерина прикрыла тогда лицо веером, дабы граф не заметил гневной бледности лица свой повелительницы.

— Вторая! — фыркнула Императрица и стала перекладывать бумаги, ждущие наложения руки. Думала.

Первая бумага направлялась в пределы Германии. Короля Фридриха Второго внезапно уведомляли, что герцогиня Ангальт-Цербстская, которая имеет счастье быть матерью нынешней Императрицы российской, теперь от даты письма и до скончания лет жизни будет получать, исключительно в пределах своего княжества, российский пансион, определенный в размере 15 000 ефимков в год. Или, по немецкому расчету, 30 000 риксталеров. Ежели герцогиня Ангальт-Цербстская, сиречь — мать Императрицы, пожелает жить за пределами своего княжества, то пансиона ей не платить, даже ее доверенному лицу, буде таковой найдется в пределах княжества.

Больно скора на жизненные утехи была матушка российской Императрицы. Не успела дочь согреть престол, как матушка стала приторговывать обещаниями дворцовых званий, царским бельем и слухами. Граф Панин, доложивший Императрице про сей конфуз, посмеялся. Но меж смешками сказал, что звания и белье — товар безвредный. А вот шпионство под видом слухов — товар вредный. Для России. Посоветовал тишком отослать мать в Париж. Глаза первого министра двора при том не смеялись. Были сухи и глядели волчьим взором. В Париже мать Императрицы, княгиня Иоганна-Елизавета Ангальт-Цербстская, благополучно скончалась.

Императрица передернула плечом:

— Wervolf! — фыркнула, но много тише.

Тут же вспомнила больные глаза покойного отца, князя Христиана Августа, военного коменданта города Штеттин, получавшего не в срок и не разом всего 3000 риксталеров в год. Ай-яй-яй! А ведь на те деньги они семьей как-то жили!

«Екатерина», — вывела Императрица черною чернилой на листе под письмом и, морщась, добавила после имени римскую цифирю «II». И только после подписания вдруг спохватилась. Как же так? Ведь сей бумагой полагалось от ее имени и поручительством платить деньги мертвой! Екатерина быстро оглядела пустую комнату и снова глянула в бумагу. Ей-ей, так и написано! Только вот дата стояла несуразная: второй день после ее восшествия на престол! Екатерина перевернула лист. На задней стороне стояла закорючка, коей они с первым министром уговорились помечать бумаги интимного и конфиденциального свойства. Понятно. Граф Панин нашел лазейку тайно уплатить своим агентам!

Фыркнуть на сей раз Екатерина не собралась — духу не хватило от прожженной наглости тайных дел.

Вторая бумага, в том же большом размере и штучной датской выделки, направлялась от имени Императрицы на Юг, в армию графа Румянцева. Для передачи турецким послам, коих Румянцев зло не пущал в пределы Российской империи. Сей политики молодая Императрица до конца не смыслила, но по женскому наитию чуяла, что с послами поступают мерзко. И нарочно не пущают под императорские очи.

Тот же Панин вчерась сказал на сию оказию, что раз в государстве армия есть, застаиваться без дела ей опасно. И стал держать паузу после сего поучения.

Императрица поняла, что Панин вредно и принародно намекает ей на гвардию, много способствующую перемене русских правителей. Намек тот был плотно прикрыт намеком на скорую войну с турками. И так его поняли сидевшие, кроме Панина, за зеленым столом с Императрицей, послы Франции и