Прямой наследник - Д. Н. Замполит
Остальные же вместе с нами спустились ниже по Волге, где княж-Федоровы тиуны провели нас вверх по малой речке Кукше и указали место, где можно поставить острожек. Срубили его за неделю — почти три с половиной сотни рук, привычных к топору, да ярославцы лошадей дали, хлысты из леса таскать. Бревна, конечно, сырые, ну так и нам тут не Китеж-град строить, пока так обойдемся.
Пока молодшие частокол поднимали, ставили избы, баню да конюшню, пока мотались за припасом да свозили его, ставка в лице князей и примкнувшего к нам Вышаты планировала налет и захват Костромы. Город уже полста лет как перешел под московскую руку и сейчас в нем распоряжались дядькины наместники, чему радовались далеко не все. Так что шансы взять город изгоном имелись, что подтверждали и вятские, успевшие смотаться туда на догляд. Причем через Кострому шла самая удобная дорога в дядькин Галич и переняв ее, мы становились серьезной костью в горле у Юрия. Удержаться против всей его силы мы, конечно, не удержимся, но нам-то не город нужен, а хорошая переговорная позиция. Безместный Васенька и Васенька на Костроме — это две большие разницы.
— Ну что же, коли Господь пособит, город наш будет, — закончил обсуждение плана Патрикеев.
— Воеводы дельны, ратники храбры — не попустит Господь! — подбодрил я заулыбавшихся соратников.
Город мы не взяли милостью великого князя московского Юрия Дмитриевича — когда уже все было готово и мы без малого грузились в насады, примчался гонец из Ярославля с вестью, что дядька порешил со мной «смирится» и по моему челобитью дает в удел Переславль-Залесский. Не иначе, боярин Морозов свое отработал и убедил дядьку, что лучше иметь меня рядом под присмотром, чем отпустить шляться незнамо где. Причем братец Дмитрий такое решение поддержал, а вот братец Василий прямо на стенку полез и даже изрыгал проклятия в адрес Морозова.
Задним числом я понял, что дело не только в Морозове, дядька же выступал как защитник традиции, законов «гнезда Калиты», заветов Дмитрия Донского. И сам попал в эту ловушку — став великим князем, он не мог нарушить «старину», по которой мне полагался удел в составе Московского княжества. Будучи человеком последовательным, он и пожаловал мне Переславль, хотя вокруг многие отговаривали от такого шага.
От таких новостей ставка вздохнула, но порешила на рожон не переть и Кострому не брать — нет у нас силенок воевать с Юрием напрямую, да и неправильно это, гражданскую войну устраивать, коли обе стороны склонны к миру. Вятских мы оставили на Кукше, тверские насады отправили по принадлежности, а сами верхами двинулись в новообретенную столицу удела, застряв только на пару дней в Ростове — сыновний долг обязывал посетить маман. Я уж изготовился к скандалу, но нет, происходящее вокруг вполне убедительно показало Софье, какую глупость она совершила, и потому не возбухала против статуса насельницы монастыря. Почему насельницы? А чтобы оставался рычажок пострижения, если вдруг она начнет кобенится.
В Переславль мы въехали во всем блеске — со стягами, под трубы и барабаны, при полном параде. Первым делом отслужили молебен, приняли дела от великокняжеского наместника, коим до сей поры оставался Федор Добрынский, владевший несколькими селами и здесь, и под соседним Юрьевом. Он нашему приезду порадовался, ввел в курс последних новостей и… уехал на Москву, официально докладывать о передаче удела. Неофициально же он занимался поддержанием слухов о замене Юрием всех московских служивых на галицких и звенигородских. Впрочем, основания для этого слуха давали и вполне естественные кадровые перемены в великом княжестве, мы же только усиливали опасения бояр, дьяков да детей боярских.
Понемногу собрались на берега Плещеева озера ближники, жена моя условная так и сидела у шурина в уделе и я отправил Волка под Москву, откуда он вывез Липку. Пока я с ней отрывался и давал волю молодому телу, ставка отовсюду сзывала в Переславль всех желающих. Изначально просто предполагали помалу усиливать собственные позиции, но неожиданно это вылилось в массовый отъезд из Москвы! Вот реально — из города попер такой поток, что казалось, в столице вообще никого не останется. Примчавшийся одним из первых Голтяй подтвердил — по всей дороге беспрестанно идут и едут на Переславль.
— Все, все москвичи! — восклицал он, бурно размахивая руками, отчего крылья его охабня так и летали по горнице. — И князья, и бояре, и воеводы, и дети боярские, и дворяне! Все, от мала до велика!
— А купцы и посадские?
— Торговый люд больше за Юрья, — не стал врать Голтяй.
— Так с чего служивые вдруг поехали? — я до сих пор не мог поверить в такие расклады.
— Потому как ты есть великий князь, — отбил Голтяй поклон, — а удельным князьям мы служити не повыкли![10]
Вот подумал бы, что лесть, но сам, своими глазами видел ежедневно прибывавших в Переславль. Тоже проблемка — куда всех деть, куда расселить, куда к делу приставить… Терем и двор наместника уже не вмещал всех, кого хотелось бы видеть поблизости, загородная усадьба Княжево тоже переполнена, кое-где пришлые начали рубить новые избы, но все это паллиатив — ну не влезет вся Москва в Переславль, как ни крути, не влезет.
Почти все лето мы бились с этой задачей, распихивая народ по всему уделу, отправляя ратных на Кукшу и во владения в других княжествах — была у московских князей такая фишка, «примыслы», когда они скупали имения у «соседей». Вот так сидишь себе, княжишь суверенно, а потом вдруг хоба! и у тебя самый большой землевладелец вовсе не ты сам, а хитрозадый московит, и все, конец независимости. Новогород даже в договоры с великим князем включал такой пунктик — не продавать вотчин московским, а то знаем мы вас!
Но все равно, «у нас сегодня вечером вся Москва!» уже не шутка, а тяжелый головняк и бог весть, как оно повернулось бы дальше, но…
Но Юрий Дмитриевич, глядя на пустеющую Москву, решил оставить трон, то бишь стол. Доглядчики мои так и сообщали — «непрочно ему сидение на великом княжении», а сам Юрий вызвал меня в Москву для заключения нового докончания, то бишь договора о взаимоотношениях. Для солидности, на моей «высокой договаривающейся стороне» выступали брат Юрия Константин Дмитриевич, да мои кузены, а Юрия племянники Иван да Михаил Андреевичи, да шурин Василий Ярославич. И дядька по всей форме признал меня «братом старейшим»,
