Маркиза де Помпадур. Три жизни великой куртизанки - Сергей Юрьевич Нечаев
Жанна-Антуанетта быстро поняла, что в основе характера короля лежала скука. Братья Гонкуры вообще уверены, что Людовик представлял собой олицетворение своего времени: что злом, охватившим человечество в ту эпоху, была не просто скука, а совершенное пресыщение и разочарование, парализующие желания и волю. Наверное, это справедливо, но только в отношении короля. Отличительной чертой XVIII века был скептицизм. Старые идолы оказались негодными, общество бросало их, но не находило новых. Будущее представлялось неясным.
В.П. Попов в своей статье о любовницах Людовика XV, опубликованной в журнале «Русское слово», пишет:
«Между тем дух анализа работал. Сомнение нельзя назвать скукой, хотя оно мучительно не менее ее. Из сомнения вытекает истина, из скуки — ничтожество. Сомнение — признак развивающегося духа, скука — признак нравственного упадка, истощения духовных сил. Мнение гг. Гонкур справедливо только в применении к одной части французского общества: аристократии и разжившейся буржуазии. Эти привилегированные классы, пользуясь своей властью и связями, позволяли себе все: утратили уважение ко всем нравственным законам; наслаждение во что бы то ни стало — было их девизом: скука пожирала их. <…> Другая половина Франции страдала. <…> Только среднее сословие составляло исключение: из среды его стали появляться люди мысли и слова. Великое умственное движение начинало приносить плоды. Помпадур представляла в себе соединение этих разнородных элементов. Принадлежа по образованию и рождению к буржуазии, она по общественному положению принадлежала к аристократии. Поставленная в эту испорченную среду, она заразилась ее пороками».
* * *К моменту встречи на балу-маскараде с мадам д’Этиоль Людовику XV, этому «красивейшему мужчине в своем королевстве», было тридцать пять лет. Будущей же маркизе де Помпадур едва исполнилось двадцать три.
* * *Так что же такого было во внешности этой молодой женщины, так решительно и бесповоротно покорившей сердце короля? Многочисленным портретам, написанным в то время, доверять трудно: и мужчины, и женщины на них — все на одно лицо. Все такие округленькие, розовощекие, с элегантными носиками, огромными глазами и пухлыми губками. На них даже молодой Людовик XV удивительно похож на Жанну-Антуанетту, а Жанна-Антуанетта — на молодого Людовика XV. По всей видимости, художники XVIII века задолго до появления социалистического реализма поняли, что изображать надо только положительные черты человека, даже не черты, а идеальные представления о его возможных чертах.
Отзывы современников, как и подобает, выглядят порой взаимоисключающими. Многие из них даже не стоит цитировать. Одно важно: даже самые лютые враги будущей маркизы де Помпадур вынуждены были признать, что не испытывали ничего приятнее и обворожительнее, чем беседа с ненавистной, но такой обаятельной фавориткой.
Вот, например, президент Парижского парламента Шарль Эно, совсем не близкий друг Жанны-Антуанетты, еще в 1741 году, то есть в год ее свадьбы, писал:
«Я встретил одну из самых красивых женщин, каких мне когда-либо доводилось видеть. Это была мадам д’Этиоль. Она прекрасно разбирается в музыке, поет со всей возможной веселостью и вкусом, знает сотни песен, играет в спектаклях не хуже, чем играют в Опера».
Или, например, занимавшийся представлением иностранных послов Дюфор де Шеверни, вообще человек почти посторонний, написал о Жанне-Антуанетте следующее:
«Ни один мужчина из живущих на свете не отказался бы иметь ее своей любовницей. Высокая, но не длинная; прекрасная фигура; круглое лицо с правильными чертами; изумительный цвет кожи, руки и пальцы; глаза не так чтобы очень большие, но самые яркие, умные и блестящие из всех, что я видел. Все в ней округлое, включая и жесты. Она, бесспорно, затмевает всех других женщин двора, хотя некоторые из них очень красивы».
А вот описание маркиза Шарля де Вальфона:
«Своей грацией, легкостью фигуры и красотой волос она напоминает нимфу».
Впрочем, однозначно внешность этой женщины охарактеризовать вряд ли возможно. Тут скорее имел место случай, справедливо замеченный французским афористом XVIII века Пьером Буастом, говорившим, что «красота бывает лишь относительной: наденьте только слишком сильные или слишком слабые очки, и она исчезает». Оттого-то так и разнились описания облика будущей маркизы де Помпадур. Естественно, многое, если не все, здесь зависело от отношения к ней.
Один из явных недоброжелателей маркизы, граф д’Аржансон, не находил в ней ничего особенного:
«Она была блондинкой со слишком бледным лицом, несколько высоковатой и довольно плохо сложенной, хотя и наделенной грацией и талантами».
Сопоставляя подобные словесные портреты, вывод можно сделать такой: красота Жанны-Антуанетты была достаточно специфической, скажем так, не классической. В современные фотомодели ее точно не взяли бы, но она была потрясающе интересной женщиной, настолько интересной, что для окружавших ее мужчин (а уж тем более для влюбленных в нее мужчин) пропорции ее тела, длина ног, размер груди и цвет волос не имели ровным счетом никакого значения.
А вот главный королевский егерь господин Леруа искренне восхищался ею:
«Ростом она была выше среднего, стройная, непринужденная, гибкая, элегантная. Ее лицо прекрасно гармонировало с ее телом: правильный овал, красивые волосы, скорее светло-шатеновые, чем белокурые, достаточно большие глаза, обрамленные длинными ресницами, совершенной формы нос, привлекательный рот, очень красивые зубы, чудесная улыбка и самая красивая в мире кожа, придававшая сияние всему ее облику».
Особенно же поражали Леруа непонятного цвета глаза Жанны — Антуанетты:
«Ее глаза обладали особой привлекательностью, вероятно потому, что
