Луи Буссенар - Кругосветное путешествие юного парижанина
Однако, наблюдая, как дурно обращаются бывшие подданные с монархом, и понимая, что несчастный не сможет вообще дойти до побережья, торговец на третий день смягчился.
В конце недели Бикондо дошел до предела. Его организм, изъеденный алкоголем, находился в состоянии полнейшего истощения; и тогда Ибрагим объявил бывшему величеству, что со следующего дня тот свободен и может вернуться обратно.
Караван устроил лагерь на большой поляне, в пятистах или шестистах метрах от маленькой деревушки, жители которой, завидев столько вооруженных людей, тотчас ее покинули.
Припасов хватало, и паника эта не сыграла никакой роли, беглецов не разыскивали. Ибрагим командовал своими людьми по-военному и категорически запрещал по дороге какой бы то ни было грабеж, поскольку иначе возникли бы серьезнейшие осложнения.
Спали все, кроме часовых. Вдруг из темноты раздался жуткий вопль, а затем вой сотни глоток.
Все кинулись туда. Едва освещаемая то вспыхивавшими, то гаснувшими огоньками затухающего костра предстала ужасная картина.
В реке крови подергивался рассеченный труп Ра-Ма-То с вывалившимися внутренностями, перерезанным горлом, выпученными глазами, перебитыми руками и ногами.
Несчастные, подвергавшиеся дурному обращению во времена его величия, решили свершить страшную месть: узнав о возвращенной монарху свободе, они дождались ночи, набросились на него, как хищные звери, и в одно мгновение растерзали…
— От судьбы не уйдешь, — философски заметил Ибрагим.
Караван на следующее утро отправился в путь, оставив за собой непогребенные изуродованные останки человека, деспотически правившего более чем десятью тысячами обитателей речных берегов в Верхнем Огове!
Кстати, неподалеку сновали красные муравьи невероятных размеров и неслыханной прожорливости, способные за одну ночь оставить от крупного животного одни лишь кости.
— Безумный Бикондо, — ни к кому не обращаясь, произнес Фрике, — голова у него годилась лишь для того, чтобы носить шляпу, и пил он не в меру.
Это была единственная похоронная речь.
Страшная смерть огорчила наших друзей; вид человеческой крови сам по себе пугает, а любое насилие противоречит природе.
Невольники сушили обагренные кровью руки. Фрике с отвращением наблюдал за тем, как кое-кто обсасывал собственные пальцы, испытывая при этом наслаждение. Европейцы не сомневались, что дикари съели бы труп, если бы им это позволили.
Великодушный Андре с плохо скрываемым раздражением осудил каннибализм и, как обычно, отстаивал принципы цивилизации.
Доктор, полный скепсиса[106], как и все, кто долгое время жил в колониях, пропагандировал с завидным усердием тезис знаменитого антрополога[107] Жоржа Поше, гласивший: негры принадлежат к отдельной от белых расе[108], может, менее развитой, но совершенно иной!
Фрике, чувствительный, как все парижане, обрадовался свободе, позволявшей посмотреть мир, о чем страстно мечтал, но он все время жалел стонущих в тяжких колодках рабов, многие из которых не прочь были бы отобедать и юным французом, и его друзьями.
Ибрагим же искренне полагал, что негры существуют лишь для работы на плантациях другого континента, чернокожие — всего лишь вьючные животные о двух ногах. Он безоговорочно верил: никому на свете за редким исключением не придет в голову называть эти существа людьми.
Кто становился рабом, был для торговца хуже слона. Эту теорию он высказывал, время от времени умолкая, чтобы затянуться пахучей смесью, набитой в длинную трубку из жасминовой ветки.
Хотя беседа и прерывалась для перевода на французский, от этого не становилась менее оживленной.
— Ты сердишься на меня за торговлю неграми, — обратился абиссинец к Андре. — Но ведь это разрешено Пророком. Я не требую от них многого, — добавил он. — Да и где они найдут более великодушного хозяина… Я их кормлю и никогда не бью. Женщины свободны, дети тоже. Ибрагим — хозяин добрый.
— Черт побери, — заметил доктор, — у меня нет в этом сомнений! Есть места, где с неграми обращаются хорошо — Бразилия, Египет, Гавана, — но когда ты говоришь, что не требуешь от них многого, то позволь усомниться в твоих словах. «Я не требую многого». Послушай-ка, Андре, забавно, но наш друг ни секунды не сомневается в праведности содеянного.
— Действительно забавно. И, между прочим, прав, когда утверждает, что закон Магомета разрешает торговлю рабами.
— Ну, тут он стоит на твердой почве, поскольку здесь полное совпадение с нормой христианской морали.
— Вы полагаете, я мало искушен в текстах отцов церкви? — спросил Андре.
— Милый мой, да разве апостол Павел не говорил: «Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу…»
Ибрагим обрадовался, когда узнал, что христианские тексты находятся в согласии с Кораном. Уважение его к доктору выросло до невозможного.
— Я вам докажу: рабы не желают свободы, а, напротив, жаждут находиться в чьем-либо владении, — вновь заговорил торговец.
Андре и Фрике были искренне обескуражены цинизмом этого утверждения, зато доктор с любопытством принял участие в психологическом эксперименте.
Ибрагим приказал остановиться, подозвал помощника, распорядился отобрать пять рабов — мужчин и освободить, снабдив каждого съестными припасами, топором, ножом и связкой дротиков[109].
Привыкший к беспрекословному повиновению, помощник быстро снял колодки у двух юных братьев, одному из которых было примерно восемнадцать лет, а другому шестнадцать. У троих спросил, есть ли у них в караване жены и дети. Получив отрицательный ответ, помощник тотчас же освободил их от колодок.
— Вы свободны! — крикнул Ибрагим, восседая на слоне.
Четверо из отпущенных на волю, казалось, вовсе не удивились доброму известию, только замерли на мгновение и тотчас же дали стрекача, не сказав ни слова.
И лишь юноша негр шестнадцати лет улыбнулся, открыв сверкающие белые зубы, затем, громко смеясь, пробормотал длинную благодарственную фразу, подпрыгнул, точно молодой бабуин[110], отвесил два глубоких поклона и присоединился к группе свободных.
Ибрагим до предела изумился. Фрике откровенно радовался.
— Какой этот юноша воспитанный, безусловно, благородного происхождения. Поглядите, как держится! Превосходно! Прекрасно, что его освободили.
После двухчасового привала на берегу ручья отряд вновь отправился в путь. Не прошло и часа, как вошли в деревню с просторными хижинами, где работорговец знал многих из местной знати.
И когда слон очутился всего лишь в двадцати метрах от ближайшего жилища, у Андре и Фрике вырвался крик ужаса, доктор напустил на себя иронический вид, а Ибрагим дьявольски улыбнулся.
