Робин Янг - Отважное сердце
— Стоять! — выкрикнул он, одергивая стеганую куртку и направляясь к ним навстречу. Он кивнул на бочку. — Чем торгуете?
— Лучшей медовухой по эту сторону Солуэя, — ответил один из мужчин, останавливаясь на краю моста. — Наш хозяин уехал на рынок в Бьюитл, а нас отправил с подношением для лорда Джона Баллиола. Если его милости придется по вкусу медовуха, наш хозяин сможет поставлять ее по вполне разумной цене.
— Сэр Джон сейчас отсутствует. — Боли обошел бочку кругом, внимательно разглядывая ее.
— Что там такое? — окликнул его один из стражников, направляясь к ним по мосту и положив руку на рукоять меча.
— Медовуха для сэра Джона.
— А для нас ничего нет, получается?
Боли ухмыльнулся, глядя на торговцев:
— Ну, что ж, давайте я сниму пробу, чтобы определить, чего стоит ваша медовуха. — Он отцепил с пояса немытую глиняную чашку, которая болталась рядом с широким мечом в ножнах. — И наливайте побольше, не стесняйтесь.
Один из торговцев взял у него чашку, а второй принялся откупоривать бочку. Склонившись над нею, мужчина старательно делал вид, что никак не может вытащить затычку. А на мосту чья-то рука, поросшая рыжеватыми волосками, схватилась за край доски. И вдруг торговец выпрямился. Одним стремительным движением он ткнул кулаком, в котором по-прежнему была зажата чашка, в лицо стражнику.
Посудина разбилась, и при этом острый глиняный осколок застрял у Боли в щеке. Он покачнулся и упал на колено, а из разбитых губ и щеки ручьем хлынула кровь. Когда второй стражник заорал во весь голос и бросился бежать, один из торговцев поднял ногу — при этом под туникой у него блеснула кольчуга — и с размаху пнул бочку. Деревянная клепка у него под сапогом треснула и разлетелась в щепы, а он сунул обе руки в отверстие и вытащил оттуда большой тюк овечьей шерсти, в которую были завернуты два коротких меча. Он перебросил один своему товарищу, и в это время Боли пришел в себя и потащил из ножен собственный меч, рыча от боли и ярости. Когда они скрестили клинки, за их спинами прозвучали новые крики. Столпившиеся у ворот стражники увидели, как на мост изо рва с обеих сторон полезли какие-то люди.
Первый мужчина держал в зубах нож. Когда к нему подбежал стражник, он уже выбрался на настил и откатился в сторону, переложив нож в руку. Стражник попытался пронзить его мечом, пришпилив к доскам. Но противник отпрянул в сторону и, присев, полоснул стражника лезвием по голени, целясь в просвет между ножными латами. Когда охранник с громким криком повалился на спину, нападавший, перехватив нож поудобнее, вонзил его стражу в глазницу. Тот захлебнулся криком и умолк, лишь его тело еще несколько мгновений конвульсивно подергивалось. Мужчина, отвернувшись от умирающего, устремил взгляд в конец моста, туда, где двое мнимых торговцев все еще сражались возле бочки. А на мост снизу вылезали все новые и новые лазутчики. Но тут на него налетел очередной стражник, и у мужчины уже не осталось времени вооружиться чем-то более солидным. От первого удара он еще сумел уклониться, а вот второй пришелся ему в живот. Подбой его куртки выдержал удар, но сила его оказалась такова, что мужчину отшвырнуло к краю помоста, и он, потеряв опору под ногами, полетел вниз, в ров.
Боли, с располосованной щекой, из которой все еще торчал осколок чашки, взревел от ярости и муки и нанес сокрушительный удар человеку, ранившему его. Тот ловко отбил лезвие меча, а потом ударил Боли кулаком в лицо, еще глубже загоняя в щеку проклятый осколок. Боли взвыл и попытался отпрыгнуть назад, но его противник шагнул вперед и навалился на него всем телом. Толкнув Боли в грудь свободной рукой, нападавший опрокинул окровавленного стражника в ров.
Пока его товарищи отбивали первый натиск стражников, мужчина, разбивший бочку, достал из нее еще несколько коротких мечей, завернутых в овечью шерсть. Схватив их в охапку, он бросился на помощь своим соратникам, вооруженным лишь ножами, которые никак не могли противостоять длинным и широким мечам стражей. Двое лазутчиков уже погибли. Но теперь, после того, как нападавшие отступили, чтобы вооружиться мечами, шансы на победу с обеих сторон уравнялись.
Когда нападавшие перегруппировались и вновь бросились в атаку, в замке зазвонил колокол. Шум поднял на ноги оставшихся солдат гарнизона. Со стен вниз полетели стрелы. Одна из них вонзилась в землю перед мужчиной, который раздал оружие товарищам, а теперь стремглав мчался к воротам замка. Перепрыгнув через труп, он добрался до них в то самое мгновение, когда навстречу ему выскочил стражник. Не сумев вовремя остановиться, он всем телом натолкнулся на острие меча нападавшего. Лезвие пробило куртку насквозь и вошло в мягкую плоть незащищенного живота. Нападавший всем телом налег на рукоять, загоняя меч еще глубже, а потом резким рывком выдернул его. Охранник повалился на колени, прижав руки к страшной ране на животе, и его накидка с вышитым на ней белым львом обагрилась кровью. Нападавший, тем временем, проскочил в ворота и устремился к лебедке, поднимавшей мост. Он принялся рубить толстый канат, волокна которого разлетались во все стороны под его мощными ударами. Когда же канат, наконец, лопнул и обвис, мужчина выхватил из-за пояса рог и протрубил в него. Звук получился сильным и чистым.
Ответом ему послужил приглушенный слитный топот, донесшийся из леса, который раскинулся неподалеку. Он становился все громче по мере того, как из-под ветвей один за другим выныривали люди, всего около шестидесяти человек. Двадцать были верхом, остальные изо всех сил бежали вслед за всадниками. Когда отряд приблизился к подъемному мосту, вперед вырвался один из всадников, и подкованные копыта его белой кобылы выбили щепки из досок настила. В одной руке он держал длинный меч, а на локте другой свисал щит, на белом поле которого красовался красный шеврон. Под белой накидкой, украшенной тем же гербом, он носил длинную кольчугу, прикрывавшую ноги чуть ли не до колен, а голову закрывал гигантский шлем. Всадник пришпорил лошадь, направляя ее к воротам. Расшвыряв в сторону стражников, которые пытались закрыть их, он ворвался во внутренний двор замка.
Презрев разбегающихся во все стороны стражей, всадник остановил кобылу перед входом в большую залу. Услышав, как за спиной у него нарастают крики и топот копыт — это вслед за ним во двор ворвались остальные конники — он протянул руку к дверям и толкнул их. Те со скрипом распахнулись ровно настолько, чтобы он смог протиснуться в щель на своем скакуне, пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку. В зале горело всего несколько факелов, но они давали достаточно света, чтобы понять, что здесь пусто. Судя по мискам, разбросанным по столу, корзине с бельем, валявшейся на полу, и светлому прямоугольнику на стене в том месте, где когда-то висел гобелен, ее покидали в явной спешке. Всадник сжал коленями бока своей лошади, посылая ее вперед, и копыта скакуна гулко зацокали по каменным плитам пола, отчего по комнате пошло гулять звонкое эхо. За большим столом на помосте висел огромный голубой флаг, на котором встал на дыбы разъяренный белый лев. В его единственном видимом глазу светилась ярость. Сунув меч в ножны, всадник стянул с головы шлем, обнажая лицо с резкими, словно вырубленными из камня, чертами лица и синими, со стальным отливом, глазами. Роберт Брюс, граф Каррик, встретил взгляд льва.
