Лоуренс Шуновер - Блеск клинка
Бывший каноник со стыдом отвернулся, опять сложил руки и продолжал путь под звон колокольчика.
Глава 9
Война с Англией продолжалась так долго, что поколения людей жили и умирали, считая войну нормальным образом жизни. Но через несколько месяцев после несчастья, постигшего руанского каноника, в Аррасе собрался живописный конклав всех королей христианского мира, чтобы заключить договор, высшей целью которого было установление мира на всей Земле.
Но англичане, несмотря на свои слабые позиции на французских территориях, сочли условия французов неприемлемыми. Во главе с регентом, герцогом Бедфордом, чье влияние падало вместе с силой его армий, они покинули собрание с чувством оскорбленного достоинства, которое так долго было источником могущества этого неукротимого островного народа, и гордо заявили о своем решении продолжать войну.
Однако герцог Бургундский, их союзник, вспомнил, что он француз. Он решил забыть старые обиды. Перед лицом всех монархов Европы он поцеловал короля Карла и назвал его братом; он перешел на другую сторону не без выгоды для себя: это сделало его почти независимым монархом, а иностранцев лишило союзника. Обширные территории Франции, включая Нормандию, провинцию Пьера, все еще оставались в руках англичан; но Бедфорд вскоре умер и борьба начала ослабевать.
Одним из непосредственных результатов договора стала передача Парижа Карлу, который впервые в жизни смог въехать в столицу своего королевства.
В отсутствие стимулов к войне людьми овладели равнодушие и неудовлетворенность. Никто больше не работал изо всех сил, так что вместо роста доходов люди беднели, а несколько засушливых лет и плохие урожаи усилили их обнищание.
Даже Хью, самый популярный оружейный мастер в Руане, отметил спад своего дела; теперь его горн редко работал после вечерни. Но в доме всегда хватало еды, а под одним из камней в полу его мастерской был спрятан шлем, наполненный золотыми ноблями, предназначенными для образования Пьера. Существовал и другой тайник. Даже Мария не знала, где он располагается.
Экономическое благосостояние дворян находилось в очевидной связи с благосостоянием крестьян. Многие бароны жаловались, что арендаторы не платят арендную плату своевременно, ссылаясь на поражение пшеницы насекомыми или отсутствие дождей, что действительно имело место, но им лень было пошевелить пальцем, чтобы спасти хотя бы часть урожая. Особенно страдали города, не только по причине упадка торговли, но и из-за прихода большого числа фермеров, покинувших неурожайные поля, и массы французских солдат, которые лишились возможности воевать и тяготели к крупным населенным пунктам. Здесь они были более желанными гостями, чем на фермах, которые они не стеснялись грабить в военное время.
В течение нескольких лет необъявленного мира после Аррасского договора Хью имел значительно больше свободного времени для воспитания Пьера. Он посвятил его в секрет кипячения в оливковом масле, и они вдвоем провели много экспериментов по закалке стали, нагревая ее сначала с кожей и кусочками древесины, потом только с кожей и, наконец, с пеплом от кожи. Последний вариант оказался наилучшим, он давал прочную сталь с прекрасной твердостью и даже упругостью, но они так и не смогли повторить маленький шлем.
В тринадцать лет лицо Пьера покрылось угрями, но в четырнадцать они исчезли, у него появилась черная поросль на верхней губе и подбородке, что говорило о превращении в мужчину. Об этом же свидетельствовал и другой, менее заметный орган, поведение которого поначалу смущало Пьера, пока Хью не объяснил его назначение, очень деликатно и с заметным воодушевлением. Позднее Изамбар объяснил, что это одно из мирских дел, от которых священник должен отказаться, и с этого момента Пьер был безвозвратно потерян для общества священнослужителей. Абдул сделал ему складную бритву и двойное стальное зеркало. Одна его сторона показывала лицо с пугающим увеличением, а другая — до смешного маленьким. С его помощью можно было чудесным образом зажечь огонь.
— На самом деле это не чудо, — сказал Абдул, — хотя и выглядит как чудо.
Привычкой Абдула было напевать по-турецки во время работы; часто, изготовив деталь, он рассматривал ее и выражал удовлетворение на родном языке. Пьер, который уже говорил на английском, французском и итальянском языках, иногда повторял эти фразы, причем с такой точностью, что Абдул с разрешения Хью начал учить мальчика турецкому языку.
— Еще один язык никогда не помешает, мой старый друг, — сказал Хью, — хотя я предпочел бы, чтобы ты обучал его латыни.
— Латынь — это ответ на турецкий язык, мастер, как крест — ответ на полумесяц. Пусть сначала изучит первый язык, а затем второй, как я.
— Обязательно, — согласился Хью. — Но ты уверен, что не просто ищешь собеседника для своих языческих разговоров?
— Он очень способный ученик, — ответил Абдул, — но отчасти вы правы, мне приятно слышать мягкие звуки Востока, произнесенные не моим резким старым голосом.
— Тогда слушай резкий молодой голос Пьера, — рассмеялся Хью.
— Уже год как он перестал быть резким! — горячо возразила Мария, и действительно голос Пьера стал на две октавы ниже, чем голос мальчика, который когда-то вытряхивал камешек из башмака, пока мимо проезжал барон де Рец со своим изысканным охлажденным вином.
— Не хочу оскорблять христианские языки, — сказал Абдул Пьеру, — но турецкий язык — самый вежливый, благочестивый и научный из всех языков мира. На Востоке люди более утонченные, а манеры более изысканные, чем здесь на Западе. Там речь всегда должна быть благочестивой. Служители Магомета молятся пять раз в день на прекрасных маленьких ковриках, лицом к Мекке, которая является святым местом. Я должен научить тебя неверным и несправедливым фразам, потому что без них ты не сможешь правильно говорить по-турецки. Кроме того, существуют клятвы: клянутся бородой Магомета, смоковницей и маслиной, зарею и десятью ночами, четом и нечетом[8] и многими другими удивительными вещами. И кроме того, существует искусство правильной бранной речи. Турка сочтут глупцом, если он назовет человека собакой. Человека нужно назвать последней из длинной вереницы собак, совершенно неразличимых, произведенных на свет по крайней мере паршивым ублюдком, а лучше золотушной сукой, питающейся тошнотворным верблюжьим дерьмом. И я научу тебя всему, что я знаю о нашей элегантной системе чисел, которую ныне преподают крупнейшие христианские ученые в Парижском университете.
