Мишель Бенуа - Тайна третьего апостола
Его напарник прошел вперед и осмотрелся. Вокруг было тихо. Щиты, огораживающие место реставрационных работ, преграждали им путь, но их можно раздвинуть и протащить плиту. Проще простого!
Он обернулся и негромко обронил по-арабски:
— Бисмилла, йалла![5]
— Кен, барух Адонаи! [6] — отозвался его спутник, доставая из машины кожаный мешок.
Несколько минут спустя они вышли из церкви, с трудом волоча тяжелую каменную плиту. Протискиваясь обратно между щитами, тому из них, кто собирался сесть за руль, стоило немалого труда унять сердцебиение: «Надо успокоиться, успокоиться…» — мысленно твердил он себе.
Площадь перед церковью была все так же тиха и пустынна. Они уложили плиту в багажник, сели в машину, водитель вздохнул: до Рима путь не близкий… При тусклом свете лампочки, освещавшей салон автомобиля, можно было разглядеть шрам возле его левого уха. Дверца автомобиля захлопнулась.
Зеленый камень в красных прожилках, оправленный в серебро, сверкнул, когда пухлая рука монсеньора Кальфо потянулась к роскошным волосам девушки. Ныне, на исходе XX столетия, он бы охотно воссоздал изысканные обычаи античности: в катакомбах Рима многое подсказывало, что публичные дома и храмы являли собой единое, органичное целое. К разным источникам единого экстаза вели одни и те же врата.
Этот вечер монсеньор проводил в своих апартаментах близ замка Сан-Анжело, откуда виден величественный купол над гробницей Петра, и на нем не было ничего, кроме епископского перстня.
«Союз божественного и плотского… Сам Бог принял образ человека именно затем, чтобы этот союз стал возможным. Ну же, красавица, вознеси меня на небеса!»
19
Евангелия от Марка и Луки
Со стороны Храма донесся протяжный звук рога, который приветствовал восход солнца и окончание Пасхи — воскресное утро 9 апреля. Четверо молодых людей решительно вошли на кладбище, что перед западными воротами Иерусалима. Один из них нес железный брус, чтобы откатить тяжелый могильный камень. Ничего, им не впервой.
Войдя в гробницу, они нашли труп казненного на плите. На теле были видны глубокие рубцы, оставленные бичами, следы от гвоздей. Из раны на боку еще слегка сочилась кровь. Вошедшие горестно возопили:
— Предвечный! Посмотри, что они делают с твоими сынами, пророками Израиля! Да падет на них проклятием пролитая кровь! Сколько страданий перенес этот праведник!
Прочитав заупокойную молитву, они накинули на себя длинные белые балахоны: перенос тела в чистую землю был для них религиозным обрядом и совершался в белых одеждах. Любой случайный путник поймет, что перед ним ессеи, которые переносят тело, чтобы перезахоронить его на своем кладбище.
В пятницу вечером все происходило слишком быстро, и теперь близкие покойного, конечно, придут сюда, чтобы обрядить мертвеца. Найдя гробницу пустой, они ужаснутся. Надо бы их предупредить.
Поэтому двое из ессеев в белых одеждах удобно устроились — один в головах, другой в изножии надгробной плиты, — ожидая родных покойного, а двое других, забрав труп, пустились в долгий путь к одному из ессейских некрополей в пустыне.
Оставшимся в гробнице ждать пришлось не долго, солнце еще не успело подняться высоко над горизонтом, как послышались торопливые шаги. Подошли две женщины из окружения Иисуса. Они увидели, что тяжелый надгробный камень лежит в стороне от входа, и попятились. Одна из них всё же отважилась шагнуть вперед, но, увидев внутри склепа две фигуры в белых одеждах, испустила вопль ужаса. Напуганная до полусмерти, она что-то спросила у них, они утвердительно ответили и хотели было подойти поближе, чтобы объяснить подробнее. Но едва они сдвинулись с места, как женщины с визгом пустились наутек.
Ессеи переглянулись, пожав плечами. Почему Иисусовы апостолы послали сюда женщин вместо того, чтобы прийти самим? Как бы то ни было, свое дело они сделали. Осталось лишь привести склеп в порядок и удалиться.
Они сбросили белые одежды и попытались вернуть надгробный камень на прежнее место, но для двоих он был слишком тяжелым. Оставив склеп открытым, они вышли из сада и уселись на солнышке. Тот, кто все это затеял, должен подойти сюда — надо его дождаться.
20
Кальфо снова взмахнул хлыстом, которым только что ударил себя по спине. Лишь в крайне редких случаях он предписывал членам Союза использовать это орудие для самобичевания. Хлыст был сплетен из кожаных ремешков с нанизанными на них маленькими алюминиевыми шариками. Кровь обычно появлялась на семнадцатом стихе «Miserere» пятидесятого псалма. Полагалось, чтобы на последнем, двадцать первом стихе несколько алых капель брызнуло на стену.
Эта процедура должна была напоминать о тридцати девяти ударах бича, которые нанес Иисусу перед распятием могучий легионер. Римляне обычно утяжеляли свой бич свинцовыми грузилами величиной с оливку, и эти удары раздирали плоть до костей и часто бывали смертельными.
Алессандро Кальфо отнюдь не намеревался рухнуть замертво от самобичевания: умереть вскорости предстояло другому, а его добровольное страдание должно было свидетельствовать о братском сочувствии обреченному. Не хотел он и повредить свою нежную кожу: девушка снова придет в субботу вечером.
«Остается три дня до „завершения миссии“ нашего брата, который, увы, стал слишком стар…»
Отправляя девушку к нему, агент-палестинец предупредил:
— Соня — румынка, девушка надежная, с ней вы можете не опасаться проблем вроде тех, которые доставила предыдущая… Вы в полной безопасности, Аллах свидетель!
Годы, проведенные в Египте в должности папского нунция, научили Кальфо быстро находить выход из затруднений. С недовольным видом он снова замахнулся хлыстом, ибо найти компромисс — не значит отступиться. Сколько бы сладострастия ни сулил ему уик-энд с Соней, он не позволит себе прекратить самобичевание. Нет, он сумеет и проявить свою братскую любовь, и сохранить приятную бархатистость собственной кожи.
Страдания, которые он причиняет себе от избытка христианской добродетели, зачтутся ему и в том случае, если он заменит «Miserere» на «De profundis». Зато «De profundis», знаменитый 129 псалом, состоит всего из восьми стихов и в три раза короче нескончаемого «Miserere».
21
Отец Нил снял очки, потер уставшие глаза, потом провел ладонью по седеющим, коротко остриженным волосам. Всю ночь он въедливо изучал ксерокопии «М.М.М.»! Отодвинув табурет, он встал, сдернул с окна полотенце. Скоро зазвонят к первой утренней службе, в этот час уже никого не удивит, что в окне его кельи горит свет.
