Александр Косарев - Глаз Лобенгулы
Не успевший отдохнуть Боев, спотыкаясь и обливаясь потом, тащился позади всех, мысленно проклиная судьбу, жару, кровожадных мух и слишком ретивых партизан. Спустя еще несколько часов, показавшихся вечностью, отряд достиг наконец небольшой деревушки, и Владимир Васильевич почувствовал, что долгожданный отдых близок. За невысоким кривым забором одного из дворов он вдруг увидел настоящую корову, и его охватило страстное желание немедленно испить подзабытого на вкус парного молока! Но стоило ему направиться к забору, как из-за плеча тут же выдвинулось винтовочное дуло…
С того дня так и повелось. Боев мотался по Центральному Мозамбику в составе непрерывно кочующего отряда, а все его попытки хоть как-то прояснить свое будущее наталкивались либо на издевательское «непонимание» либо на унизительное игнорирование. Мало того: командир, заметив, что пленник более-менее освоился с походной жизнью, приказал нагружать его наравне со всеми разного рода ношей. Вначале Владимиру Васильевичу вручили увесистый мешок с продовольствием, затем добавили еще и английскую винтовку «Ли-Энфилд» 1904 года выпуска. Патронов к ней, правда, не выдали, но объяснили, что в случае боевого столкновения ею можно пользоваться в качестве, например, дубины…
Волей-неволей старпом втянулся в подкинутые судьбой обстоятельства и после некоторого периода отчуждения начал понемногу знакомиться с членами вооруженной группы. Первым, с кем он по-настоящему подружился, стал отрядный повар Пако. Прекрасно сознавая, что его новый знакомый — личность довольно примитивная, Боев и разговоры с ним вел самые что ни на есть простецкие. Зато благодаря Пако он научился не только понимать местное наречие, но и мало-мальски изъясняться на нем. А освоив необходимый словарный минимум, сблизился потом и с другими повстанцами.
Не без трудностей, но в итоге ему удалось-таки наладить довольно сносные отношения почти со всеми бойцами, за исключением трех-четырех человек из ближайшего окружения командира, прозванного в отряде Мунги (подпольная кличка, в переводе означающая нечто среднее между «свирепый» и «беспощадный»), Мунги, как вскоре выяснил Владимир Васильевич, занимался не столько борьбой за политические права и свободу, сколько банальными грабежом и разбоем. Хотя он частенько и выступал перед бойцами с пламенными речами, обличающими продажную политику правительства, однако любимым занятием как и для него, так и для всего отряда было устраивать засады на глухих участках дорог с целью захвата какого-нибудь очередного грузовика. Вернее, груза, на нем перевозимого.
Сей «боевой маневр» был отработан им до мелочей. Обычно партизаны еще затемно залегали в придорожных кустах у крутого поворота, принуждающего водителей снижать скорость, предварительно протянув через дорогу тонкую бечевку с привязанной к ней странной конструкцией из старого футбольного мяча и длинной цветастой тряпки. Едва машина замедляла ход, бечевку натягивали, приподнимая над землей, и водитель инстинктивно жал на тормоза, полагая, что на дорогу выбежал маленький ребенок. К остановившемуся грузовику тут же бросались бойцы Мунги. Один приставлял к голове водителя ствол обреза, а другие тем временем проворно забирались в кузов.
Если груз представлял хоть какой-то интерес, машину отгоняли в лес, где слаженно и оперативно разгружали. Шоферу предварительно завязывали глаза и связывали руки и ноги, однако по завершении операции вместе с грузовиком возвращали на то же место, где бедолага угодил в засаду. Разумеется, при подобных налетах обходилось без стрельбы: какого-либо противодействия налетчикам водители, как правило, не оказывали. К тому же справа и слева от места проведения операции всегда выставлялись небольшие заслоны, обязанные в случае появления нежелательных свидетелей подать условный сигнал.
В один из таких заслонов, с целью окончательного и бесповоротного подчинения, определили вскоре и старпома. В ответ на его попытку протеста кафр, называвший себя Омоло Нитонго, достал из-за пояса остро наточенный мачете и многозначительно помахал им на уровне шеи. Пришлось Владимиру Васильевичу подчиниться и носить с того дня за отрядным пулеметчиком две самодельные коробки с пулеметными обоймами, исполняя обязанности второго номера в расчете. Именно в этой роли во время очередной засады он и попал в крайне щекотливую ситуацию.
Весь день бойцы отлеживались в убогом деревянном «балаганчике» вблизи шоссе, а в четыре часа ночи, поливаемые нудным моросящим дождем, выступили в поход. Позицию заняли только к рассвету. Группа из трех человек, в том числе и Владимир Васильевич, удалилась вправо от места засады метров примерно на сто пятьдесят, и укрылась в листве густого придорожного куста.
С точки зрения старпома, позицию для пулемета выбрали крайне неудачно: основная часть шоссейного полотна оказалась скрыта от наблюдателей его крутым изгибом. Хорошо просматривался лишь тот участок, на котором собственно, и должен был произойти захват грузовика. Однако сам пулеметчик и его напарник, похоже, готовились не столько к тому, чтобы своевременно отразить возможную атаку с фланга, сколько к возможности созерцать предстоящее действо с максимальными удобствами. Отложив оружие, они соорудили из веток мягкое ложе и преспокойно разлеглись на нем, вполголоса что-то обсуждая меж собой.
Старпом перебрался чуть дальше и, пристроившись на поваленной бурей акации, стал наблюдать за дорогой и «подельниками», одновременно прикидывая, как безопаснее и незаметнее оторваться от своих похитителей. Он уже предпринимал пару-тройку подобных попыток, но каждый раз убеждался, что находится под пристальным, хотя и ненавязчивым с виду контролем. Удобнее всего было бы, конечно, попытаться затеряться в каком-нибудь городке, но, к сожалению, крупных населенных пунктов повстанцы избегали — на денек-другой останавливались только в крохотных деревушках или на скотоводческих хуторах.
Со временем Боев сообразил, что в большинстве тех мест, где им давали приют, у главаря просто имелись либо тайные склады, либо верные сообщники. Скорее всего, Мунги щедро делился с обитателями этих поселений награбленным, благодаря чему выглядел в их глазах этаким мозамбикским Робин Гудом — уж слишком охотно и отчасти даже подобострастно те выделяли ему носильщиков и телеги для перевозки очередных «трофеев». Убедившись в этом, Владимир Васильевич пришел к неутешительному выводу, что пытаться сбежать из плена «на удачу» — в высшей степени неразумно: где бы он потом ни появился, у кого бы ни попросил ночлега, о его местонахождении немедленно доложат Мунги. Оставалось только терпеливо ждать какой-либо нестандартной ситуации, способной предоставить шанс для безопасного и одновременно надежного побега.
