Роберт Стивенсон - Берег Фалеза
— Ну, а я положусь на господа бога, — сказал я. — Не такой уж я плохой малый, Юма, не хуже других, и бог, думается мне, не даст меня в обиду.
Она помолчала, ответила не сразу.
— Я вот так думай, — начала она очень торжественно и вдруг спросила: — Ваша Виктория — он большой вождь?
— Ну еще бы! — сказал я,
— Очень тебя любить? — продолжала Юма. Ухмыльнувшись, я заверил ее, что наша старушка королева относится ко мне с большой симпатией.
— Вот видишь, — сказала она. — Виктория — он большой вождь, очень тебя любить. И не может тебе помогай здесь, Фалеза. Никак не может помогай — далеко. Маэа — он меньше вождь, живет здесь. Любит тебя — делай тебе хорошо. Так и бог и тияполо. Бог — он большой вождь, много работа. Тияполо — он меньше вождь; любит делать разное, много старайся.
— Мне придется отдать тебя на выучку мистеру Тарлтону, Юма, — сказал я.
— Твоя теология дала течь.
Так мы проспорили с ней весь вечер, и она столько порассказала мне всяких историй об этой лесной чащобе и таящихся в ней опасностях, что всеми этими страхами едва не довела себя до полного расстройства. Я, понятно, не запомнил из них и половины, потому как не придавал большого значения ее россказням. Но две истории запали мне в голову.
Милях в шести от поселка есть небольшая, хорошо укрытая бухта; ее называют Фанга-Анаана, что значит «залив многих пещер». Я и сам видел эту бухту с моря, довольно близко — ближе мои матросы уже не отваживались к ней подойти. Это небольшая полоска желтого песка; вокруг нависли черные скалы с зияющими черными пастями пещер. На скалах высокие, оплетенные лианами деревья, а в середине каскадом низвергается большой ручей. Так вот, сказала Юма, однажды там проплывала лодка с шестью молодыми канаками из Фалезы, и все шесть, по словам Юмы, были «очень прекрасные» — на свою погибель. Дул крепкий ветер, море было бурное, гребцы очень устали и заморились, их томила жажда, так как у них кончился запас пресной воды, и когда они проплывали мимо Фанга-Анаана и увидели светлый водопад и тенистый берег, один из них предложил высадиться и напиться, и так как это были отчаянные головы, то все согласились с ним, кроме самого молодого. Его звали Лоту. Это был хороший юноша, очень разумный. Он стал уговаривать остальных, объяснять им, что высаживаться на этот берег — безумие, ибо бухта населена духами, и дьяволами, и покойниками, и ни одной живой души нет здесь ближе, чем за шесть миль в одну сторону и за двенадцать — в другую. Но остальные только посмеялись его словам, ну, и раз их было пятеро, а он один, то они, понятно, подогнали лодку, причалили и высадились на берег. Это было необыкновенно приятное местечко, рассказывал Лоту, и вода чистая-чистая. Высадившись, они обошли всю бухту, но окружавшие ее скалы были неприступны, и от этого у них совсем полегчало на душе, и они уселись на берегу, чтобы подкрепиться пищей, которую захватили с собой. Однако не успели они присесть на песок, как из черной зияющей пасти одной из пещер появились шесть таких красивых девушек, каких они еще отродясь не видали: груди их были прекрасны, волосы украшены цветами, на шее ожерелья из алых семян. И девушки начали шутить с юношами, а юноши тоже отвечали им шутками. Все, кроме Лоту. Один Лоту понимал, что обыкновенная женщина не может находиться в таком месте, и убежал от них прочь; бросившись на дно лодки, он закрыл лицо руками и стал читать молитвы. И все время, пока там, на берегу, веселились, Лоту только и делал, что молился, и потому ничего больше не слышал и не видел, пока его приятели не возвратились к лодке и не растолкали его, после чего лодка снова вышла в открытое море, бухта опустела и шесть девушек сгинули, словно их и не бывало. Но Лоту был ужасно напуган, особенно потому, что ни один из пятерых его друзей совсем ничего не помнил, и все они были как пьяные: пели, смеялись и по-всякому дурачились в лодке. Ветер начал крепчать, поднялись невиданной высоты волны. В такую погоду ни один человек не стал бы править в открытое море, а поспешил бы скорее домой, но пятеро юношей были словно безумные и, поставив все паруса, гнали лодку прямо в открытое море. Лоту принялся вычерпывать из лодки воду. Никто и не подумал ему помочь, все по-прежнему только пели, забавлялись и, хохоча во всю глотку, несли какой-то несусветный вздор, совсем непонятный нормальному человеку. И так целый день Лоту, борясь за жизнь, вычерпывал воду из лодки, промок до нитки от пота и холодных морских брызг, но никто не обращал на него никакого внимания. И все они против всякого ожидания благополучно добрались в такую страшную бурю до ПапаМалулу, где пальмы так и скрипели, качаясь на ветру, и кокосовые орехи летали над поселком, словно пушечные ядра. Но в ту же ночь все пятеро юношей тяжко заболели, и уже до самой смерти никто из них не произнес больше ни единого разумного слова.
— Так ты, значит, веришь всем этим небылицам? — спросил я Юму.
Она отвечала, что эта история всем хорошо известна и с красивыми молодыми людьми подобные вещи происходили здесь не раз. Этот случай только тем отличен от других, что тут погибли сразу пятеро в один день, и погибли от любви дьявола в женском обличье, от дьяволиц. Их гибель наделала немало шуму на острове, и только безумный может в ней сомневаться.
— Ну, так или иначе, — сказал я, — за меня ты можешь не бояться. Эти ваши чертовки не в моем вкусе. Ты единственная женщина, которая мне нужна, и единственная чертовка, если уж на то пошло.
На это она отвечала, что дьяволы бывают разные и одного она видела собственными глазами. Она однажды пошла одна в соседнюю бухту и, верно, слишком приблизилась к нехорошему месту. Она вышла на каменистое плато, где росло много молодых яблонь в четыре-пять футов высотой; кругом поднимались крутые лесистые склоны холма, и она стала у подножия, в тени. Начинался сезон дождей, и небо было хмурое, ветер налетал порывами, то срывал листву, и она кружилась в воздухе, то замирал, и кругом становилось тихо, как в доме. Во время одного такого затишья большая стая птиц и множество летучих мышей вдруг выпорхнули из лесу, словно их что-то вспугнуло. И тут она услышала шорох где-то поблизости и увидела, что на опушку леса выходит, как ей сначала подумалось, худой старый сивый кабан. Он шел и, казалось, размышлял, точно человек, и тут, глядя, как он приближается, она вдруг поняла, что это не кабан, а какое-то существо вроде человека и наделенное человеческим разумом. Тогда она бросилась бежать, а кабан погнался за нею, погнался с таким диким ревом, что все так и сотрясалось вокруг.
— Жаль, что там не было меня с ружьем, — сказал я. — Тогда этот боров заревел бы еще не так, самому себе на удивление.
